Жажда - Ю. Несбё (2017)

Харри понимал, что ярость, которая начинала в нем бурлить, на самом деле была вызвана не врачом и не оттарабаненными им вероятностями. Он разговаривал со многими родственниками жертв убийств и знал, что фрустрации необходима цель, а то, что цели он не находил, приводило его в еще большую ярость. Он сделал глубокий вдох:

– О каких вероятностях мы говорим?

Стеффенс развел руками:

– Как я уже сказал, мы не знаем, чем вызвано нарушение функции почек.

– Вы не знаете и потому называете это вероятностью, – сказал Харри. Замолчал. Сглотнул. Понизил тон. – Поэтому просто скажите мне, что вы думаете, исходя из того немногого, что знаете.

– Нарушение функции почек – не болезнь, а симптом. Это может быть заболевание крови или отравление. Сейчас сезон грибных отравлений, но ваша жена сказала, что вы ничего такого не ели в последнее время. К тому же вы ели одно и то же. Вы себя плохо чувствуете, Холе?

– Да.

– Вы… Хорошо, я понимаю. Так что у нас остаются синдромы, это крайне серьезные вещи.

– Больше или меньше пятидесяти процентов, Стеффенс?

– Я не могу…

– Стеффенс, – прервал его Харри. – Я знаю, что мы на территории гадания, но я прошу вас. Пожалуйста.

Врач оценивающе посмотрел на Харри долгим взглядом, прежде чем принять решение.

– Как мне представляется в настоящее время, на основании анализов, шансы, что мы можем потерять ее, составляют чуть больше пятидесяти процентов. Не намного больше, но чуть-чуть. Причина, по которой я не люблю называть родственникам эти проценты, заключается в том, что они, как правило, придают им слишком большое значение. Если пациент умирает во время операции, риск умереть во время которой составлял, по нашим оценкам, двадцать пять процентов, они часто обвиняют нас в том, что мы неверно их информировали.

– Сорок пять процентов? Сорок пять, что она выживет?

– В данный момент. Ее состояние ухудшается, так что немного меньше, если мы не найдем причину в течение двух суток.

– Спасибо.

Харри поднялся. У него кружилась голова. И машинально пришла надежда – надежда, что наступит полная темнота. Быстрый и безболезненный уход, идиотский и банальный, и все же не более бесполезный, чем все остальное.

– Кстати, хотелось бы знать, легко или трудно нам будет с вами связаться, если…

– Я позабочусь о том, чтобы круглосуточно быть на связи, – сказал Харри. – Я пойду к ней, если это все, что мне нужно знать.

– Позвольте проводить вас, Холе.

Они пошли по коридору обратно в палату 301. Коридор тянулся к сияющему свету и утопал в нем. Должно быть, в конце его располагалось окно, в которое светило низкое осеннее солнце. Они шли мимо медсестер, похожих на белых призраков, и пациентов в халатах, медленно бредущих к свету походкой живых мертвецов. Вчера они с Ракелью обнимали друг друга, лежа на большой кровати со слишком мягким матрасом, а теперь жена была здесь, в искусственной коме, среди привидений и призраков. Он должен позвонить Олегу. Он должен придумать, как сказать мальчику. Он должен выпить. Харри не знал, откуда появилась эта мысль, но она пришла, как будто кто-то громко прокричал об этом, она звучала в его ушах. Эту мысль надо заглушить, причем быстро.

– Почему вы были врачом Пенелопы Раш? – громко спросил он. – Она ведь здесь не лежала.

– Потому что ей требовалось переливание крови, – ответил Стеффенс. – А я – гематолог и директор банка. А еще я дежурю в приемном отделении.

– Директор банка?

Стеффенс посмотрел на Харри. И возможно, он понял, что мозгу Харри требуется разгрузка, небольшой отдых от того, чем он занят.

– Местного филиала банка крови. То есть меня надо было бы называть банщиком. Нам передали бывшую баню для страдающих ревматизмом в подвале этого здания, и теперь мы называем ее Кровавой баней. Так что не надо здесь говорить, что у гематологов нет чувства юмора.