Мало избранных - Алексей Иванов (2018)

Поначалу, в первые часы плена, Ваня хотел броситься на какого-нибудь охранника, убить его голыми руками и затем погибнуть под саблями остальных караульных. Однако в таком деянии заключалось то же самое себялюбие, только униженное до крайности. Стыдно, господин поручик.

Пленные помещались при юрге на особом стане, обнесённом красным шнуром. За шнуром столпились кибитки прислуги и старые юрты, в которых жили солдаты и купцы, уцелевшие от обоза. По оценке Вани, русских здесь было около тысячи человек. Им было запрещено выходить за красный шнур, а в остальном же – делай что хочешь. Степняки никого не связывали и не избивали, но у всех отняли шапки, рукавицы, верхнюю одежду и обувь. Днём охранники забрасывали в каждую юрту по два десятка стоптанных поршней, чтобы пленные по очереди сбегали в отхожее место и хотя бы чуть-чуть размялись на улице. Вечером обутку отнимали. В общем, невольники сидели в юртах, греясь друг о друга. Очагов у них не имелось, а на ночь давали бронзовую жаровню с аргалом, сухим навозом. Кормили неплохо, но раз в день: притаскивали котёл с горячей похлёбкой.

– Господа, что с нами будет? – спросил Ваня у товарищей.

– Весной угонят в Доржинкит, – сказал толстый и бородатый купец. – Если наши не заплатят выкуп, то через год перегонят в Кульджу. Там нас заберут торговцы из Хивы, приведут к себе и продадут у Палван-Дарваза.

– Куда?

– Всякого по-своему.

– А кто даёт выкуп?

– За служилых – воевода, а за прочих – семейства.

Ваню обдало ужасом и тоской.

– Нельзя ждать! – взволнованно заговорил он. – Надо бежать!

Смрадная, переполненная народом юрта ответила смешками.

– Экий ты стригунок, – сказали Ване.

Ваня и сам всё понял. Зипуна и обуви нет – беглец замёрзнет. Всякий след в снегу – как борозда в целине, и догонять беглецов будут конники. Зимняя степь была надёжнее каземата, а холод – страшнее кандалов.

– Можно ведь ноги обмотать тряпками… – виновато предположил Ваня.

– Через версту обрежешься настом до кости и сам ляжешь сдохнуть.

Но встреча с Ренатом воодушевила Ваню. До этой встречи Ваня думал, что нет ему прощения, а пример Рената показал, что есть преступления и похуже его глупого себялюбия. Значит, он ещё не опустился на самое дно жизни. Только на дне умирает надежда. Ежели ты хоть на вершок выше дна – уже можно барахтаться. Ваня лихорадочно размышлял о побеге.

– Господа, – горячо обратился он к пленным. – Нельзя смиряться! Я предлагаю бежать иначе! Мы украдём коней!

– Не ершись, – ответили ему. – Есть порядок, как невольников выкупать, – так сиди, терпи и жди. Кто мятежит, тех степняки быстро укорачивают.

Ваня с осуждением оглядел товарищей по плену. Все они, и он сам, теснились кучей на полу юрты. Без огня было сумрачно, над нечёсаными и кудлатыми головами высоким шатром подымалась овчинная кровля, где-то вверху светлело дымовое окошко, подпёртое косым шестом, и казалось, что люди сидят на донышке глубокого кувшина. Лица у пленников были разные, но одинаково мятые, скорбные, обросшие щетиной или бородами. Кто-то дремал, кто-то играл в зернь, кто-то просто отупел от безделья, некоторые негромко разговаривали, и откуда-то доносился глухой бубнёж:

– Всещедрый Боже, раба Твоего, нами ныне молящегося, от уз и заточения свободи и от всякаго злаго обстояния избави… Христе Боже, не презри в скорбех и бедах Тебе верою призывающих, но яко щедр помилуй и от уз скоро свободи, да поем Ти: аллилуия…

Купцы и работники – они понятно, мужики, но и рекруты-солдаты – тоже мужики, не избавившиеся от мужичьего смирения перед чужой волей. Они не побывали в бою, как побывал Ваня, не изведали свою совокупную силу и потому не преодолели в себе страх. И у них желание сопротивляться, которое распирало Ваню, вызывало только унылую снисходительность: дурачок, плетью обух перешибить хочет. Молодой, зелёный – видно же.

Ваня решил, что ночью пойдёт в побег в одиночку.