Голый край - Антон Пешкин (2021)

– Ромашковый? – друид приветливо улыбнулся.

– Ромашковый, – улыбнулась я в ответ. – Но вообще я к тебе с просьбой. С вопросом, точнее.

– Вопрос? – было видно, как Хьялдур о чем-то задумался, пристально глядя на меня. – Ну… Дети… В общем, когда мужчина и женщина любят друг друга…

– Тьфу на тебя, учитель! – прикрикнула я, стараясь не заржать во весь голос. – Не о том я! Другой вопрос!

– Фух… – облегченно выдохнул он. – Чего стряслось?

– Расскажи мне про Уна.

Хьялдур выронил глиняную чашку из рук, расплескав кипяток по шкурам на полу.

– Чего? – мрачно переспросил он.

– Про Уна. Моего духа-покровителя.

– Лучше бы ты спросила, откуда дети берутся… – вздохнул он. – Злой дух. Он лжет, подстрекает, ссорит людей.

– И все?

– И все! – Хьялдур повысил голос, грозно нахмурив брови. – И не произноси его имя в моем доме!

Черт. Не вышло.

Это добавляет некоторую сложность в мой план.

Причем я не могла просто взять и списать изобретение арбалета на другого сильного духа – никто в это попросту не поверил бы. Все прекрасно знают, что Майя Бортдоттир поклоняется злому богу Уну, ворону лжи, и даже если бы Хьялдур вдруг объявил, что теперь надо мной покровительствует бог-олень, никто бы в такие сказки не поверил.

Чай мы пили, разумеется, в тишине.

Я довольно быстро покинула скромную обитель друида и села на берегу, глядя на море и луну, зависшую невысоко над фьордом. В такие моменты, когда в моем плане обнаруживалась брешь, мне было мерзко от того, что в голову не лезло ничего дельного. И ведь совета спросить не у кого – не нашлось бы в этом месте, а может, и в этом мире такого человека, кто знал бы, что мне делать.

Я бы сидела так еще долго, если бы вдруг не услышала тихий, но удивительно чистый мужской голос. Из темноты ночи до меня доносилась протяжная, меланхоличная песнь, словно несчастный стон разрывающая ночную тишину.

Это был старик Хендерсон. Он, как и я, пришел сюда полюбоваться морем и ночным небом. Видимо, старик не бросил музыку – даже без своих ловких рук он продолжал петь, пусть и без своей прекрасной плачущей тагельхарпы.

И в песне его звучала горечь и обида, не находящая ни выхода, ни хоть какого-нибудь ответа. Лишь печаль, переполняющая сердце человека, у которого отняли все, чем он жил.

Я тихо подошла к нему и присела неподалеку, стараясь не нарушить его покой. Музыка для него была сродни медитации – я не раз замечала, как в песнях он забывал свою печаль, забывал о прошлом, которое терзало его. И сейчас в его прошлом лишь прибавилось печали, отчего еще больнее было слышать, как он поет.

Я взглянула на его руки. Пальцы теперь превратились в кривые, крючковатые отростки и заметно подрагивали. Хьялдур пытался спасти их, накладывал шину на каждый отдельный палец, но разве можно что-то сделать с такими ужасными травмами, когда за окном воют волки, а в темные ночи из домов пропадают младенцы?

Когда скальд начал очередной куплет, я подала голос, запевая вместе с ним. Я хорошо знала эту песню – чаще всего он исполнял ее на похоронах, и заставлял меня учить ее, так как в нашем краю именно такая музыка имеет наибольший спрос.

Так мы и сидели с ним вдвоем под ярким месяцем, думая каждый о чем-то своем и изливая свою горечь в песне. Ведь если подумать, у нас с ним было много общего – я тоже потеряла то, что было мне дорого.

Вот только виновата во всем была я и только я.

– Здравствуй, Майя, – наконец песня закончилась и скальд, шмыгая носом, обратился ко мне.

– И тебе, Хендерсон.

– Поздравляю… Получить капюшон друида в таком возрасте очень нелегко.

– Капюшон? А… – я невольно слабо улыбнулась. – Спасибо.

– Ты первый друид бога-ворона, которого я вижу за много-много лет.

– Ты видел и других? – удивилась я. – А куда они делись?