Игры века - Люси Пьерра-Пажо (2017)

– Всё так… Ужасная история, не правда ли? А управительница, представьте себе, ничего не делает. А террористы тем временем разгуливают на свободе и, возможно, готовят новый удар. Только один человек способен с ними справиться. Знаете кто? Советник Фиори!

В конце рабочего дня Натанаэль собрался с духом и предложил Кармине проводить ее до дома. Лясникамка пристально на него посмотрела и, казалось, уже готова была сказать «нет». Неожиданно она ответила «да». Вместе они вышли из «Летающей свиньи» и направились к ближайшей остановке трамвая. Люди оборачивались им вслед, и Натанаэль услышал, что какая-то женщина шептала спутнику:

– Это она! Та самая! Чернокожая девочка, что участвует в Играх!

– Похоже, я становлюсь знаменитой! – недовольно пробурчала Кармина.

Натанаэля тоже не радовали любопытные взгляды. Он всерьез опасался, что Сильвестр решит завершить начатое. На секунду ему показалось, что за ними кто-то идет, какой-то мужчина в кепке, надвинутой на глаза. Но, сев в трамвай рядом с Карминой, он потерял его из виду. Лясникамка устроилась напротив подмастерья и стала беззастенчиво его разглядывать, как если бы видела в первый раз.

– А у тебя волосы отросли, – заметила она.

Натанаэль провел рукой по голове. Было странно и необычно ощущать под ладонью едва отросший ежик. Наконец-то он мог сказать, какого цвета была его шевелюра: темно-русая.

– Никогда не был таким волосатым, – улыбаясь, ответил он. – Не буду стричься!

– А ты ничего так, – заметила Кармина так, как если бы она говорила о погоде или сообщала, сколько стоит паштет.

Натанаэль не нашелся, что ответить. Он так бы хотел сказать ей что-то смешное, искрометно пошутить, как на его месте поступил бы Жером, зацепиться за соломинку, которую она протянула ему, и тоже сделать комплимент или куда-нибудь пригласить. Но куда? Выпить стаканчик? Потанцевать? Погулять? Возможно, это будет слишком – ведь она в трауре. Пока он мучительно искал подходящий ответ, Кармина уже переменила тему. Она смотрела в окно и, казалось, внимательно наблюдала за стаей скворцов, парящей над Оперой[4].

– Каково это – быть сиротой? – спросила она. Натанаэль не удивился. В конце концов, Кармина только что потеряла отца, а ее мать, вероятно, умерла еще раньше. Он постарался вложить в ответ всё свое участие.

– Мне было не так уж трудно. Родители бросили меня, когда мне было два года. В интернате мы не слишком грустили: ведь все были в одинаковом положении. Родителей нам заменили кормилицы. Труднее стало, когда мы подросли и осознали, что нам недостает чего-то очень важного. Стали ходить в архивы, листать наши личные дела, чтобы узнать хоть что-нибудь. Кому-то повезло больше, кому-то – меньше. Одних подбросили на порог интерната с коротенькой запиской, других нашли на улице без пеленок и одеяла. Мы всё время пытались представить, как выглядели наши родители. Чего только не придумывали, чтобы объяснить, почему нас бросили. Одно время мы верили, что за нами обязательно вернутся.

– И что, за кем-то правда пришли?

– Может быть, три или четыре раза за всё время, что я там провел. Это были женщины, которым пришлось оставить детей, потому что они не могли их прокормить. Но потом некоторым из них удавалось вернуться к нормальной жизни. Конечно, все мы надеялись, что за каждым когда-нибудь придет мама. А потом уставали надеяться. И хотя каждую секунду мы ощущали отсутствие родителей, но всё-таки старались думать о другом, ставить себе другие цели.

Кармина молча кивнула. Натанаэль, с любопытством наблюдавший за ней, увидел, как постепенно спадала строгая маска. И вот уже на него смотрела не безжалостная лясникамка, а усталая печальная девушка. Как ей, должно быть, нелегко делать вид, что она ничего не чувствует, подумал он.

– Когда нам бывало особенно грустно, мы знали, что главное – не отгораживаться от других, заниматься каким-то делом, разговаривать, не оставаться со своей болью наедине.