Стена - Марлен Хаусхофер (1963)

Я шла под гору между высокими темными елями, по каменистым тропкам, и узенькие голубые просветы надо мной не имели ничего общего с небом над лугами. Каждый камешек на тропинке, каждый кустик были знакомы, красивы, но все-таки слишком обыденны в сравнении со сверкающим снегом на скалах. Эта-то обыденность и нужна, если я хочу остаться человеком. В горах в меня украдкой пробралось что-то от холода и простора небес, незаметно отдалив от жизни. Теперь это давно уж в прошлом. Пока я спускалась в долину, не только маслобойка тяжким грузом лежала у меня на плечах — вернулись все прежние заботы. Я больше не отрывалась от земли, но была озабочена и подавлена, как то и пристало человеку. Так оно было хорошо и правильно, я охотно взвалила на себя тяжелую ношу.

Отдохнув два дня, отправилась на картофельное поле. Ботва густая и зеленая, еще ничуть не пожелтела. Придется прожить еще пару недель на молоке и мясе, муки тоже осталось чуть-чуть. Варила крапиву, она не так вкусна, как весной, но все же наполняет желудок. Потом я наведалась к плодовым деревьям. Пышно цветшие и хорошо завязавшиеся сливы за лето осыпались. Зато яблок было больше, чем в прошлом году, а уж дичков — целая куча. Но с ними тоже придется подождать. Я съела яблочко, но оно еще не поспело, и разболелся живот.

Пришла моя вторая осень в лесу. В сырых тенистых местах под кустами орешника зацвели альпийские фиалки, ущелье украсилось синей каймой горечавок. Восточный ветер сменился южным, неприятно потеплело. Может, я и поспешила вернуться, но все же твердо знала, что очень скоро южный ветер сменится плохой погодой. Устало и раздраженно я таскала в гараж сено и радовалась, что переколола весной столько дров. По крайней мере, теперь этого не надо делать. Наконец зарядил дождь, но было по-прежнему довольно тепло. По вечерам приходилось топить, но топить тут приходится и летом в прохладный день. Я сидела дома и подгоняла на себя старый костюм Гуго. Шью я очень плохо и совершенно неумело, но шедевра от меня никто и не ждет. Столь нелюбимая эта работа занимала только руки. Мысли были далеко. Приятно сидеть в теплой комнате. Под печкой спит Лукс, Кошка — у меня на кровати, а Тигр гоняет из угла в угол бумажный шарик. Он уже почти взрослый, больше матери. Большущая голова кота почти вдвое шире ее изящной головки. По нашем возвращении старая Кошка приняла Тигра неприязненно, пока он, совсем перепугавшись, яростно не зашипел на нее. Тут они поладили, то есть не замечали друг друга, и каждый вел себя так, словно он — единственная кошка в доме. Тигр матери не узнал. Он ведь был совсем крошкой, когда мы перебрались в горы, а Кошка давно перестала печься о нем. Из-за дождя рано темнело, и из экономии я рано ложилась. Спалось хуже, чем в горах, где самый воздух навевал истому. Два-три раза за ночь я просыпалась и старалась не думать, чтобы не спугнуть сон окончательно. Вставала только в семь, чтобы идти доить. Белла и Бычок совсем привыкли к старому месту, только Белла давала немного меньше молока из-за менее питательной травы на прогалине. Но я надеялась, что переход на сено поправит дело.