Стена - Марлен Хаусхофер (1963)

По-прежнему светило солнце, но день ото дня холодало, а по утрам иногда были заморозки. Бобы уродились на славу, и самое время было отправляться в горы за брусникой. Мне очень не хотелось в горы, но я понимала, что без ягод не обойтись. Альпийские луга тихо, словно зачарованные, лежали под бледным октябрьским небом. Я добралась до обрыва и оглядела окрестности. Видно было дальше, чем летом, я разглядела крохотную красную колокольню, которой прежде не видела никогда. Луга пожелтели, над ними стояла коричневатая дымка спелых семян. А посреди лугов виднелись прямоугольники и квадраты, некогда бывшие полями. В этом году они пошли уже большими зелеными пятнами буйных сорняков. Воробьиный рай. Только не было там больше ни одного-единственного воробья. Они валялись в траве, как игрушечные птички, и уже до половины ушли в землю. Никаких надежд я не питала, но все же, увидав все это — ни струйки дыма, нигде ни малейших признаков жизни, — снова пришла в глубочайшее уныние. Лукс поглядывал на меня внимательно и стал поторапливать. Да и слишком холодно было, чтобы долго сидеть. Три часа собирала ягоды. Тяжелая работа. Руки совершенно разучились обращаться с такими мелкими предметами, я стала очень неловкой. Наполнив наконец ведро, присела на скамейку перед хижиной выпить горячего чая. Тут и там виднелись оставленные пасущимися животными проплешины, поросшие отавой. Трава успела уже пожелтеть и стать не такой сочной. Повсюду росла невысокая лиловая горечавка, ее цветы — словно из нежного старого шелка. Болезненный осенний цветок. Я вновь увидела, как над лесом кружит канюк и вдруг падает камнем вниз. Я почувствовала, что лучше было бы мне никогда сюда не возвращаться.

Не люблю, когда на меня такое находит, немедленно начинаю обороняться. Не было никаких разумных причин избегать горных лугов, и я приписала тягостное чувство страху перед тяжелым переселением. И нельзя поддаваться усталости, все давно решено и признано правильным. Тем не менее от вида желтой травы, сияющих скал и болезненной горечавки меня бросило в дрожь. Внезапное ощущение великого одиночества, пустоты и света подняло меня на ноги и почти заставило обратиться в бегство. Пришла в себя только на знакомой лесной тропке. Быстро холодало, Лукс рвался домой, в тепло.

На следующий день сварила ягоды и разлила варенье по банкам, завязав их газетой. В последние погожие дни я серпом жала траву на подстилку Белле и Бычку, а раз уж все равно взялась за это, так выкосила и часть лесной лужайки для дичи. Траву убрала на сеновал над хлевом и в одну из комнат второго этажа, а сено, когда оно высохло, сложила под навес, где и прежде хранилось сено для подкормки дичи. На картофельном поле же ничего не делала, намереваясь перекопать и удобрить его весной. От всего этого утомилась и слегка удивилась, что мне и впрямь удалось подготовиться к зиме. Ну, да ведь всегда выдавались и добрые годы, так почему бы и мне не могло повезти?