Человек из дома напротив - Елена Михалкова (2019)

Никита Сафонов

1

Похоже, березы преследуют меня. Я долго брел, задумавшись, и в конце концов обнаружил себя в парке «Березовая роща». Район был мне прекрасно знаком. Мы жили ближе к метро, на Новопесчаной. После смерти мамы продали квартиру и поделили деньги с Таней пополам. И что сделал я со своей частью? Вложил ее в бизнес. Прошло немало лет, но, кажется, не было ни одного утра в моей жизни, когда я не спрашивал бы себя, бреясь перед зеркалом: Никита, зачем ты это сделал?

Мой компаньон утверждал, что крошечный изысканный ресторан – то, что нужно спальному району. Французская кухня, свечи, свежие цветы на столе. Клиенты приходят семьями. Становится традицией отмечать праздники у нас!

А ведь мне достаточно было посмотреть на кафе неподалеку от моего собственного дома, где в хорошие времена я обедал и ужинал. За год закрылись три из пяти. Будь у меня побольше ума, я спросил бы у компаньона: отчего он думает, что нас не постигнет та же участь?

Интересно было бы послушать его ответ. Ей-богу, очень интересно! Пока я сижу в парке на голой скамье, без денег, с начисто отбитой памятью, он валяется под пальмами где-то на пляжах Таиланда. Переехал туда жить – говорят, климат там полезней для здоровья, чем в России.

Мы не продержались и восьми месяцев. Клиентов не было, а те, что изредка заглядывали к нам, хотели не жульенов, а хот-догов. Мой компаньон свалил раньше, чем все рухнуло, так что завалы пришлось разгребать мне.

Кто-то однажды сказал, что он удрал, испугавшись меня. Будто бы я собирался его прикончить.

Очень смешно!

Мама часто упрекала меня: «Ты слишком мягкий». Кроме нее, я слышал эти слова еще от Вано Мабишадзе в пятом классе. Как сейчас помню: лежу на спине, точно опрокинутый жук, и толстозадый Вано прижимает к моему животу свою ступню в кроссовке «Нью Бэланс». «Что-то ты слишком мягкий, Сафа!»

Школа запомнилась мне как десять лет унижения. Нет, надо мной не издевались всерьез, боже упаси. Никто не забрасывал мою сменку на провода и не заливал мою белую рубашку кровью из моего же собственного носа. Но все, от директора до уборщицы, безмолвно сообщали мне: ты жалок.

И, разумеется, одноклассники. Среди них я остро ощущал собственную ничтожность. Я был сорняк среди садовых культур, которому одна дорога – на компостную кучу.

Вряд ли Артем Матусевич догадывался, кого он зовет попробоваться в своем спектакле. И уж точно ему не приходило в голову, что он сделал для меня.

Дерзкий, веселый, самоуверенный, не терпящий соперничества, бешеный, душа нараспашку, всегда добивающийся своего. Он нуждался во мне – во мне, слабаке и бывшем изгое! А ведь я перестал быть таковым исключительно благодаря ему.

Все изменилось благодаря ему.

Помню, как вечером мы сидим у него в комнате. На столике перед нами остывает пицца, но никто не притрагивается к ней. Все поглощены тем, что говорит Артем.

Глаза его сияют, лицо одухотворенное, как у проповедника.

Взгляните на себя, говорит он. Вы не такие, как все. Я вижу больше ума у каждого из вас, чем у всего нашего курса! Вы – элита. Разве не так?

Так, Темыч! – хором отвечаем мы и смеемся. Нам смешно, это правда, но внутри у меня разрастается пузырь теплого воздуха, как шар, что вот-вот приподнимет меня над диваном, над домом, над городом.

Мы – братство, говорит он и поворачивается к Любе.

– Я твой брат, Люба.

– И я твой брат, Артем, – совершенно серьезно отвечает она.

У меня почему-то мурашки бегут по коже.

Мы сильнее всех, говорит он. Мы яростнее всех. Мы способны на то, на что не способен ни один из них. Кто готов пройти инициацию, чтобы доказать, что он мой взрослый брат?

И снова все мы крикнули, что готовы, но затем Артем понес какую-то околесицу и я перестал вникать.