Тень ночи - Дебора Харкнесс (2018)

«Олень и корона» представлял собой классическое городское жилье конца XVI века. В гостиной, невзирая на ее внушительные размеры, было вполне уютно. Окно западной стены выходило на Уотер-лейн. Большое окно с решетчатым переплетом, в который были вставлены прямоугольнички стекла, великолепно позволяло наблюдать за улицей и прохожими. Для этой цели к нижней части окна был пристроен мягкий диванчик. Деревянная обшивка стен помогала сохранять тепло. Каждая панель была украшена резными изображениями переплетающихся цветов и ветвей.

Мебели было немного, но вся она отличалась добротностью. Возле камина я увидела скамью со спинкой и два глубоких кресла. Дубовый стол в центре был необычно узким – менее трех футов, – зато весьма длинным. Его ножки украшали лица кариатид и стилизованные изображения Гермеса. Над столом висела довольно громоздкая свечная люстра. Система веревок и блоков позволяла ее опускать и поднимать. В гостиной тоже был посудный шкаф, размерами своими превосходивший кухонный. По его верху тянулась панель с оскаленными львиными головами. Внутри стояли всевозможные кувшины, графины, чаши и кубки. Тарелок было совсем немного, что меня не удивило. Зачем они нужны в жилище вампира?

Пока к обеду жарился гусь, Мэтью показал мне нашу спальню и свой кабинет. Они находились напротив двери гостиной. Фронтонные окна обоих помещений выходили во двор, давая достаточно света. Не знаю почему, но дышалось здесь легче, чем в гостиной. Из мебели в спальне было всего три предмета: кровать с резным изголовьем, окруженная тяжелым балдахином на четырех столбах, высокий бельевой шкаф с филенчатыми стенками и дверцей и длинный низкий сундук под окнами. Сундук был заперт на замок. Мэтью объяснил, что там лежат его доспехи и кое-какое оружие. Генри с Франсуазой не забыли и про спальню. Столбы балдахина обвивал плющ, а к изголовью они прикрепили ветки остролиста.

Если спальня выглядела местом, где Мэтью бывал редко, кабинет свидетельствовал об обратном. Корзинки с бумагой, мешочки и кружки, полные перьев, чернильницы, запасы воска, которых хватило бы на несколько дюжин свечей, мотки бечевки. И еще – груды писем, ждущие, когда Мэтью их откроет и прочтет. От обилия корреспонденции мне стало не по себе. Возле раздвижного стола стояло удобное кресло с наклонной спинкой и изогнутыми подлокотниками. За исключением тяжелых ножек стола, покрытых вычурной резьбой, все остальное убранство кабинета было простым и практичным.

Груды писем, заставившие меня побледнеть, не произвели на Мэтью никакого впечатления.

– Все это обождет. Накануне Рождества даже шпионы отдыхают, – сказал он мне.

За обедом мы больше говорили о последних успехах Уолтера и о пугающем состоянии лондонских улиц, по которым безостановочно громыхают телеги и кареты. Говорить о недавнем запое Кита и пронырливом Уильяме Шекспире мы благоразумно избегали. Когда гусь был съеден, Мэтью отодвинул от стены ломберный столик. Приподняв крышку, он извлек колоду карт и стал учить меня азартным играм Елизаветинской эпохи. Генри уговорил Мэтью и Галлогласа сыграть в «огнедышащего дракона». Игра была довольно опасной. В плоское блюдо наливали бренди и насыпали изюм. Затем бренди поджигали. Игроки должны были вылавливать из синего пламени горячие изюмины и проглатывать их, рискуя обжечь пальцы и горло. Предварительно они бились об заклад: кто сумеет вытащить и съесть больше изюмин.

К счастью, игре было не суждено начаться. С улицы донеслись голоса распевающих рождественские песни. Голоса звучали вразнобой. Не все знали слова песен и придумывали свои: в основном это были скандальные подробности из личной жизни Иосифа и Марии.

– Прошу, милорд, – сказал Пьер, бросая Мэтью мешочек с монетами.

– У нас есть лепешки? – спросил мой муж у Франсуазы.

Служанка посмотрела на него так, будто он рехнулся: