Тень ночи - Дебора Харкнесс (2018)

– Конечно же есть. Они в новом шкафу, на кухне. Там их запах никого не раздражает, – сказала Франсуаза, махнув рукой в направлении кухни. – В прошлом году вы одаривали их вином, но я сомневаюсь, что они и в этом осмелятся потребовать у вас вина.

– Мэтт, я пойду с тобой, – вызвался Генри. – Люблю в сочельник послушать хорошую песенку.

Увидев спустившихся Мэтью и Генри, певцы запели громче. Когда они с грехом пополам добрались до конца песни, Мэтью поблагодарил их и роздал деньги. Генри раздавал лепешки. Певцы усиленно кланялись и бормотали: «Премного благодарны, милорд». Кое-кто узнал в Генри графа Нортумберлендского. Затем ватага двинулась дальше. Порядок их перемещения от дома к дому оставался для меня загадкой. Вероятно, ими двигала интуиция, подсказывающая, в каких домах им заплатят побольше и получше угостят.

Вскоре я уже откровенно зевала. Генри и Галлоглас потянулись к своим плащам и перчаткам. Оба улыбались, как довольные сваты. Я быстро разделась и легла. Мэтью тоже лег. Он держал меня в объятиях, дожидаясь, пока я не засну. Я погружалась в сладостную дрему. Мэтью тихо напевал рождественские песни и называл мне голоса многочисленных городских колоколов, звон которых разливался над Лондоном.

– Это звонят колокола церкви Сент-Мэри-ле-Боу, – сказал он, вслушиваясь в звуки, доносящиеся из темноты. – А вот эти – другой церкви: Сент-Кэтрин-Кри.

– А сейчас звонит колокол собора Святого Павла? – спросила я, услышав сильный, чистый тон.

– Нет. Молния, уничтожившая шпиль, повредила и колокола. Это звонят в Саутваркском соборе. Мы проплывали мимо него по пути сюда.

Остальные лондонские церкви пытались вторить Саутваркскому собору. Наконец где-то, запоздало и нестройно, ударил последний колокол. Через мгновение я провалилась в сон.

Посреди ночи меня разбудили голоса, доносившиеся из кабинета Мэтью. Я обнаружила, что лежу одна. Я стала выбираться из постели. Кожаные ремни, удерживавшие матрас, отчаянно скрипели. Я спрыгнула на холодный пол и выскользнула из спальни, накинув на плечи шаль.

Судя по лужицам воска в подсвечниках, Мэтью провел в кабинете не один час. У ниши, занятой книжными полками, стоял Пьер. Вид у слуги был такой, словно его в час отлива протащили по мелководью Темзы.

– Вместе с Галлогласом и его друзьями-ирландцами мы обошли весь город, – бормотал Пьер. – Если шотландцы что-то и знают об этом учителе, они будут держать язык за зубами. Уж поверьте мне, милорд.

– Какой еще учитель? – спросила я, входя в кабинет.

Только сейчас я заметила узкую дверь, скрытую между деревянными панелями.

– Прошу прощения, мадам. Я вовсе не хотел будить вас.

Пьеру было стыдно, что он предстал передо мной в таком виде: весь в грязи, к тому же от него пахло сточной канавой. У меня даже глаза защипало.

– Ничего страшного, Пьер. Можешь идти. Я тебя потом разыщу.

Мэтью подождал, пока слуга не уйдет, поскрипывая сапогами. Он перевел взгляд туда, где темнел погасший камин.

– Когда ты показывал мне комнаты, та, что за дверцей, почему-то выпала из твоей экскурсии, – сказала я, вставая рядом с мужем. – Что-то случилось?

– Новые известия из Шотландии. Суд присяжных приговорил к смерти колдуна Джона Фиана – школьного учителя из Престонпанса. Пока я отсутствовал, Галлоглас пытался выяснить, что́ на самом деле скрывается за чудовищными обвинениями, если они вообще не возникли на пустом месте. А обвинения действительно чудовищные: поклонение сатане, расчленение покойников на кладбище, превращение кротовых лап в куски серебра, чтобы не испытывать недостатка в средствах. Но это еще не все. По утверждению судей, Фиан якобы выходил на корабле в море, сопровождаемый дьяволом и Агнес Сэмпсон. Там они втроем колдовали, желая помешать политике короля Якова. – Мэтью бросил на стол лист, который держал в руках. – Насколько я могу судить, Фиан – один из тех, кого прежде называли темпестариями[57], и не более того.