Ведуньи - Элизабет Ли (2021)

– Прощай, кутенок, мы скоро снова с тобой увидимся. Очень скоро.

Она отворачивается, а я ухожу, и каждый мой шаг болью отзывается у меня в сердце.

Полпути уже позади, когда до меня доносится голос Энни. Голосок у нее тонкий, да еще и ветер уносит слова, но я все-таки слышу, как она повторяет мое имя, и понимаю, что она зовет меня. Я останавливаюсь, и она летит ко мне так быстро, что, если бы я не успела ее подхватить, она бы так и летела дальше по склону холма.

Она с разбегу бросается мне на шею, и у меня перехватывает дыхание. Мы обе почти валимся на траву, но я продолжаю прижимать ее к себе, словно боюсь, что она исчезнет, куда-то уплывет от меня, если я ее отпущу. Она крепко-крепко обнимает меня, ее пальчики запутались у меня в волосах, чепчик сбился, и я уговариваю себя – не ее, а себя, – что должна уйти, что так будет лучше для нас обеих, для всей нашей семьи.

Тьма сгущается

– Злонамеренность, скрытая в самом сердце общины, – вещал магистрат Райт, – подобна ядовитой гадюке, свившей гнездо у вас в душе.

К нему было обращено каждое лицо, люди слушали, затаив дыхание. Ровная властность его голоса, который он и не думал повышать, острое копье его взгляда погружали всех в некий транс. Маленького роста, узколицый, в безупречной одежде без единого пятнышка, хотя в амбаре было полно пыли и сенной трухи, магистрат Райт повелевал этими людьми с исхлестанными ветром лицами и навсегда пропитанными запахом рыбы. Он был полной противоположностью своему предшественнику, магистрату Томпсону, обжоре и развратнику. О Томпсоне в деревне давно ходили нехорошие слухи, но по-настоящему люди взбунтовались, лишь поймав его с бедняжкой Филлис. Впрочем, даже сейчас многим старый магистрат с его обжорством и сомнительной склонностью к насилию казался предпочтительней нового с его ригоризмом.

Дэниел слушал, прислонившись к стене; физически он здесь присутствовал, но мысли его были далеко. Он был поглощен мечтами о тех светлых, незагорелых местечках на теле Сары, что прятались у нее под блузой; он лишь поверх одежды осмеливался иной раз коснуться этих заветных местечек. А еще он думал о том, сколько в ней дикости и соблазнительной таинственности, и понимал, что в некоторые потаенные уголки своей души она так никогда по-настоящему его и не допустит; это его одновременно и возбуждало, и тревожило.

Пытаясь отвлечься от своих греховных мыслей, Дэниел посмотрел вокруг, и взгляд его упал на преподобного Уолша, стоявшего в задних рядах толпы у самой двери. Сейчас священник, обычно весьма общительный и живой, выглядел каким-то странно тихим, даже подавленным; он то и дело недовольно морщился и нервно ломал пальцы.

Дэниел перевел взгляд на магистрата и прислушался.

– Паписты[7], – говорил тот, – продолжают отправлять свои богомерзкие ритуалы тайно, за закрытыми дверями, но среди вас немало тех, кому о подобных случаях известно, однако же они продолжают молчать. – Магистрат сделал достаточно продолжительную паузу, так что толпа в итоге беспокойно зашевелилась. Под его обвиняющим взором люди опускали головы и принимались изучать свои покрытые мозолями руки. – Может, сами вы и являете собой людей невинных и богобоязненных, но если вы позволяете своему ближайшему соседу совершать богомерзкие деяния и делаете вид, будто ничего не замечаете, то и сами вы не менее греховны. Я же, служа Богу, королю и стране, обязан сделать все, чтобы выкурить этих предателей из их тайных убежищ и передать их в руки правосудия, и вы со своей стороны должны сделать все, чтобы мне в этом помочь.

Дэниел весь напрягся и даже чуть подался вперед, внутренне вздрагивая от каждого слова магистрата. Он заметил, как украдкой поглядывают друг на друга те, что до сих пор считали себя друзьями. Сэм Финч – глаза провалились, лицо совершенно серое – стоял чуть в стороне от рыбака Тернера, однако оба то и дело косились друг на друга, и взгляды их были отягощены виной и подозрительностью.