Ведуньи - Элизабет Ли (2021)

– Потом покружит. – Я ни в коем случае не хочу, чтобы малышка дышала теми ядовитыми парами, которые помогают Сету поднять настроение, когда на него нападает меланхолия; у меня от этих паров, если я случайно окажусь рядом, сразу начинает драть горло, и мне кажется, что эти пары, словно черви, пробираются ко мне внутрь и сворачиваются там кольцами, порождая ощущение легкого безумия. Оставив Энни на тропе, я вхожу в комнату, полную ядовитого дыма.

Мать сидит на полу рядом с Сетом, спрятавшись в узкой щели между столом и стеной; перед ними противень с горячими углями, между которыми тлеют листья белены. Лысая голова Сета низко склонена над противнем, и я слышу его глубокие медленные вдохи и выдохи; он старается втянуть в себя как можно больше этого успокоительного средства. Мать что-то говорит ему тихим голосом, увещевая и похваливая его, точно малое дитя. И я уже готова поверить, что все рассказанные ею истории – это и в самом деле правда, а те воспоминания, которые не дают мне покоя, которые я гоню от себя, – это просто плод моего разыгравшегося воображения, порождение моего переменчивого разума.

На столе лежит «подношение» Сета: миска с сушеными бобами, какие-то объедки и подгоревшие нижние корки хлеба. Бывает, он приносит в подарок и кое-что получше, но Энни и это с удовольствием сгрызет. Особенно если б можно было намазать эти корки тем маслом, каким угощал меня Дэниел. Я высыпаю бобы в горшок с похлебкой – вода и капуста, – потихоньку булькающей над горячими углями, а корки забираю с собой. В дверях останавливаюсь, оглядываюсь на мать и спрашиваю: «Разве белена не от зубной боли?» – хотя много раз видела, что Сет вдыхает эти пары, но никогда ни на зубную боль, ни на боль в суставах не жаловался.

Мать смотрит на меня поверх склоненной головы Сета, и в ее взгляде предупреждение.

– Эта боль еще хуже, чем зубная, но она не телесная.

Мне почему-то хочется возражать ей, спорить. Ведь если Сет кому-то расскажет о том, как она его лечит, то одному Богу известно, что с нами будет. Особенно теперь, когда прибыл новый магистрат. Если правда то, что о нем говорят, ему и малейших свидетельств колдовства будет достаточно, чтобы начать действовать.

Сет явно свое получил – с силой, со стоном выдохнув, он распрямляет спину, а потом навзничь ложится на пол; глаза закрыты, руки раскинуты в стороны, дыхание спокойное. Весь его вид свидетельствует о полном удовлетворении; ему становится лучше прямо на глазах. Он явно преодолел свою тяжкую печаль. А моя мать берет противень, подносит к лицу и, низко склонившись, вдыхает предательский аромат черной белены. Я быстро поворачиваюсь и ухожу, крепко притворив за собой дверь. Я уже почувствовала воздействие белены и стараюсь вдыхать как можно реже, пока не отошла подальше от дома.

Однако проклятое зелье успело изменить мое восприятие: небо над моей головой обрело странный темный оттенок, а смех Энни представляется громким охотничьим кличем, который гулко разносится по лесу. На самом деле это Джон посадил Энни на плечи и скачет взад-вперед по траве, как лошадка. Увидев меня, он тут же стряхивает Энни на землю, и она бежит ко мне, а я протягиваю ей корки, принесенные Сетом. Джон улыбается, и я готова поклясться, что во рту у него свернулась клубком какая-то змея, черная и блестящая. Значит, я все-таки успела надышаться ядовитыми парами белены.

– Между прочим, тебя-то я и искал, – говорит Джон, и я вижу в его глазах подозрительную жестокость и некое предупреждение. Похоже, на его долю снова выпало разочарование, а может, и чья-то грубость или жестокость, и теперь он хочет излить свое раздражение на меня. Та змея по-прежнему таится у него во рту, и я знаю, что все слова, которые сейчас оттуда просочатся, превратятся в капли яда, и мне ни в коем случае нельзя допустить, чтобы этот яд в меня проник. Я смотрю, как Энни бежит к лесу, и мне хочется убежать туда с нею вместе, но я чувствую, что словно вросла корнями в то место, на котором стою.