В целом вечер прошел лучше, чем можно было ожидать. Отчим, чего обычно с ним не случалось, даже махнул пару-тройку незапланированных рюмок, пришел в умилительное состояние, присел к пианино и с большим чувством исполнил «Здравствуй, моя Мурка!» – у него оказался приятный, но слабенький баритон. Затем последовал вальс «Дунайские волны» и «У самовара я и моя Маша».

Вскоре он убыл в свой кабинет и там захрапел на диване. А когда пришла пора отходить ко сну другим участникам вечеринки, мама отозвала Варю на кухню и безапелляционно заявила:

– Я постелю гостю на диване в гостиной.

– Не трудись, мамочка, – со смехом отвечала Варя, – все равно мы окажемся вместе.

– Варя! Как ты можешь! Вы ведь не просто не расписаны! Вы даже заявление в загс пока не подали!

– Мама, не будь ханжой!

– Не могу понять: как ты могла забыть девичий стыд?! Вдруг он бросит тебя? А если – беременность? Кому ты будешь нужна потом? С довеском?

– Не бойся, не бросит. А потом – мы умеем предохраняться.

– Ох, Варя! Берегись! Мне кажется, этот тип – нечто вроде Хлестакова. Из молодых, да ранних. Помощник первого секретаря ЦК, подумать только!..

– Мама, я знаю его много лет. И люблю его. Уверяю тебя: все, что он говорит, – чистая правда.

Разговор этот имел продолжение наутро. Варя, проснувшись и накинув халатик, незаметно хотела проскользнуть в ванную, когда услышала на кухне беседу родителей – возмущенным шепотом. Шкворчала яичница – отчим рано выдвигался на службу и требовал, чтобы был непременно обеспечен горячим завтраком.

– Можешь себе представить, Аркадий, – распалялась мама, – я к ним заглянула – они лежат в кровати, голые! В обнимку!

– Да он какой-то аферист! – поддакивал невенчанный супруг. – Стиляга! Надо следить в оба, чтобы не прописался на нашу жилплощадь. И за ценными вещами надзирать, как бы не стибрил. А я постараюсь навести о нем справки – какой такой у Никиты Сергеича может быть молокосос-помощник?

Варя изменила маршрут и вдруг явилась перед ними, разъяренная, словно фурия, и неумолимая, будто Немезида.

– Так, мои дорогие родители! Я, по-моему, ясно вчера сказала – и Данилов подтвердил: мы с ним любим друг друга. И собираемся пожениться. Я попросила вас на время приютить своего жениха в нашей квартире. Но если вам вдруг не нравится его у нас пребывание – мы уедем. Куда угодно. Прямо сейчас. В Сибирь, на Дальний Восток! На Братскую ГЭС, на целину, стройки коммунизма! И вы ни его, ни меня в жизни не увидите! Мы – взрослые люди, и это – наша жизнь и наша судьба. Я ясно выражаюсь? И не надо ничего, Аркадий Афанасьич, про Данилова вызнавать! Не надо привлекать ни к нему, ни ко мне лишнего внимания! Сидите, пожалуйста, тихо – или мы сейчас же собираем вещи и едем на Казанский вокзал.

– Варечка! – напугалась мама. – Девочка моя! Конечно, оставайтесь! Пожалуйста! Мы готовы оказывать ему гостеприимство сколько понадобится! Не надо! Не уезжайте!

– Потерпите уж наше общество! – совсем другим тоном, просительным, взмолилась Варя. «Тем более, – мелькнуло у нее, но озвучивать она не стала, – я почему-то предчувствую, что наше пребывание здесь надолго не затянется». И она добавила дрогнувшим голосом: – Я вас очень прошу.

* * *

Слежку Петренко заметил сразу.

Пока она ему не мешала – благостно ходил в сопровождении топтунов.

Вскоре они попривыкли и подрасслабились. А ему предстояла встреча, на которую полковник не хотел «Николай Николаичей», то есть наружное наблюдение, выводить – с Варей. Он ведь и знать не знал, что отныне его помощница тоже поднадзорная.