Земля матерей - Лорен Бьюкес (2020)

Дж. У.: А я и была свидетелем! Я повидала столько, что никому не пожелаешь. В армии, охраняя магазины, я насмотрелась на то, на что способны люди, впавшие в отчаяние, и начала задумываться, что же это за бог, доводящий людей до такого состояния. Ночью это давит грудь, как будто тебе на нее поставили тяжеленную гирю.

Рыболов: Джанетта, как вы пришли к нам?

Дж. У.: Увидела вашу листовку. Подумала, может быть… не знаю…

Рыболов: Вы искали прощения.

Дж. У.: Марша не могла меня видеть. Не могла со мной говорить. Я имею в виду после того случая. После того как я выписалась из госпиталя. Но она была в оцеплении вместе со мной, вот так. Марша была там, нажимала на спусковой крючок, как и я, перепуганная до смерти, как и я. Мы не знали, что к тому времени резиновые пули уже закончились. Я хочу сказать, наверное, мы что-то подозревали, потому что эти патроны не перезаряжались автоматически. Но нам было так страшно, а у этих женщин тоже было оружие, и они были настроены решительно. Это была стрельба на поражение. Они были готовы убить нас, потому что мы не давали им пройти к мешкам с мукой. Понимаете, это была даже не говядина. Не молоко, не овощи, рис, овсяные хлопья или, не знаю, пирожные с шоколадным кремом, обсыпанные сахарной пудрой. Просто мешки с мукой. Что с нею делать-то?

Я не была в группе зачистки. Нас направили в другое место. Но в новостях были фотографии. Особенно одна, вы должны ее знать. Женщина с ребенком в «кенгуру». Ну зачем брать с собой ребенка? Я хочу сказать, возможно, она была из тех, кто протестовал мирно, а может быть, просто рассчитывала добыть что-нибудь поесть для ребенка, и у нее не было где его оставить. Но, как говорили, у нее был пистолет, 22-го калибра, и она из него стреляла, это определили по следам пороховых газов у нее на руках. Говорили, что ее убила пуля одной из бунтовщиц, понимаете, по заключению криминалистов. Шальная пуля, прошла насквозь через обеих. Не наша пуля, не из нашего оружия. Но я точно не знаю. Я много об этом думаю. Иногда мне кажется, будто я ее видела, с ребенком на груди, сгорбленную, пытавшуюся выбраться оттуда. Но другие утверждают – нет, они точно видели ее с пистолетом, она потрясала им как сумасшедшая, кричала, что если ее ребенку нечего есть, то больше никто не будет есть. Возможно. Я такого не помню. Но мне было так страшно. У меня в голове стоял сплошной гул. Так что я ничего не знаю.

Рыболов: Вы перенесли сильную психологическую травму.

Дж. У.: Марша не понимала, почему я так поступила. И не хотела со мной разговаривать. Если я заходила в комнату, она вставала и уходила. Как будто одно мое присутствие, то, что я живая, ее оскорбляло. А потом, естественно, меня уволили. По причинам психического расстройства. Хотя я далеко не единственная пыталась наложить на себя руки.

(Плач)

(Приглушенные звуки)

(Примечание интервьюера: предлагает собеседнице коробку с влажными салфетками)

Дж. У.: Все в порядке, честное слово. Все хорошо.

Рыболов: Слезы говорят, Джанетта, что вы живая. Ваша боль говорит вам, что вы живы.

Дж. У.: Я не хочу… чувствовать… чувствовать боль. Я пресыщена болью. Все до одного… все те, кто умер, вы представляете себе, каково это?

Рыболов: Расскажите.

Дж. У.: Ты думаешь, что теперь будет легче. Что ты стал – как там это слово – невосприимчив к боли. Но удар оказывается таким же сильным. Он раздирает внутренности. Вспарывает грудь. И ты думаешь, что если умрешь, то по крайней мере не будешь больше это чувствовать. Онемеешь и перестанешь воспринимать действительность.

Рыболов: Вы знаете, что такое прощение?

Дж. У.: Знаю ли я? Блин!

Рыболов: Это означает, что сначала человек должен простить себя самого.

(Всхлипывания)