Замещающий ребенок - Морис Поро (2016)

Нужно суметь разотождествиться с причиной смерти: «Я сделал ему плохо — я не сделал для него того, что был должен, — я мог помешать его смерти — я недостаточно его любил и защищал… (то есть я пренебрегал им или пренебрегал своей задачей)». В той мере, в которой эти мысли рождаются и остаются бессознательными, они вызывают угрызения совести и вину. Но, даже будучи осознанными, они деструктивны для человека в той мере, в которой они являются отражением бессознательных агрессивных фантазмов. Освобождение от всякой мысли или от бессознательного желания смерти станет необходимым условием для того, чтобы разотождествиться с причиной смерти.

Есть и другое условие: нельзя, чтобы смерть оживляла предыдущую вытесненную неотгореванную потерю. Смерть ребенка может реактивировать потерю родителя, родственника. Символически Фрейд это выразил следующим образом: «Имена делают из детей призраков» (Г. Рембо).

Однако важнейшим в работе горя является другое, также бессознательное, чувство вины. В его основе — амбивалентность, печатью которой отмечены все наши межличностные отношения. У сердца свои причины, которые недоступны разуму. Их существенный признак — иррациональность: можно любить и ненавидеть, бояться и желать одновременно, осознаем мы это или нет. Любовь связана с агрессией, и в бессознательном (как у магического или детского мышления) мысль может совершаться в действии: если человек желает или хотя бы задумывается о смерти своего близкого, то эта смерть выглядит как дело его рук.

Наконец, работа горя будет тем труднее, чем ужаснее была смерть и чем младше был умерший, как это часто бывает в случае замещающих детей.

Напротив, она станет более легкой, если все члены семьи, в частности и другие дети, помогут ее разделить.

Перинатальная скорбь

Такое название акушер-гинеколог П. Руссо дал работе, в которой тщательно проанализировал психологические реакции на потерю совсем маленького ребенка. Он выделил три различные реакции.

Первая бывает редко — отказ от горевания, отрицание потери: ребенок не умер. Но это невыносимое состояние очень быстро оборачивается психотическим приступом по типу мании скорби (неистовое возбуждение с напускным весельем) или же психозом «успокоения» с абсурдной трансформацией реальности. Рано или поздно приходится вернуться в привычную реальность.

Здесь можно говорить лишь об отсутствии сознательного горя, чему способствует внезапность и преждевременность потери, состояние шока и неверие. Все вместе это формирует механизмы защиты от безмерности наступившего страдания. Окружающие думают, что потеря переживается с большой стойкостью, и иногда упрекают горюющего в «бессердечии». Но вскоре появляются симптомы соматизации, сопровождаемые тревогой и чувством вины.

Вторая, нормальная и более частая реакция состоит в том, чтобы позволить совершаться работе горя, описанной выше, которая в целом протекает тяжелее, если речь идет о ребенке, и требует больше времени. Иногда бывает, что она никогда не заканчивается. Игрушки ребенка остаются нетронутыми, в таком же порядке, в каком он их оставил, его комната превращается в музей. Все то же самое происходит при утрате более старшего ребенка. Внезапно умерший подросток или молодой человек может стать предметом обожания, например, как в случаях Сюзи или Марсель. Повторяющиеся ритуализованные визиты на кладбище становятся частью этого бесконечного горевания, которое давит на окружающих и, прежде всего на детей, неспособных ему противостоять.

Третий и последний вариант — поведение, направленное на то, чтобы задавить горе, «заткнуть» (Шамула) его с помощью замены умершего ребенка новым, замещающим. Рассматривая историю С. Дали, автор пишет: «Мать пережила смерть своего старшего сына, Сальвадора I, — смерть, ставшую для нее трагической, мучительной, болезненной, травматичной, и за ней немедленно последовала беременность, которая должна была прервать работу горя в самый ее разгар.