Там, где раки поют - Делия Оуэнс (2019)

– Наконец, спустя почти год, у Ма случилась истерика и она сказала Розмари: кажется, я бросила детей. Розмари помогла ей написать письмо Па с просьбой отпустить нас в Новый Орлеан. Па ответил угрозами: если она вернется или свяжется с кем-то из нас, то он нас изувечит. И Ма знала, что это не пустые слова.

То самое письмо в голубом конверте. Ма спрашивала про нее, про них про всех. Ма хотела ее увидеть. Но последствия оказались совершенно иными. Письмо разъярило отца, и он снова запил; Киа потеряла и его. Она не сказала Джоди, что до сих пор хранит в баночке пепел от письма.

– Розмари говорила, что друзей Ма так и не завела, за стол с семьей не садилась, ни с кем не общалась. Лишила себя всех радостей жизни. Со временем она начала говорить – и через слово вспоминала детей. Розмари сказала, что Ма любила нас всю жизнь, но ее надломила мысль о том, что мы пострадаем, если она вернется, а если не вернется – останемся брошенными. Она от нас ушла не ради другого мужчины – она повредилась в уме, не понимала, что делает.

– Отчего она умерла?

– Лейкемия. Розмари говорит, ее можно было спасти, но Ма отказывалась лечиться. Просто истаяла, и два года назад ее не стало. Розмари сказала, что Ма как жила, так и умерла – во тьме, в молчании.

Они притихли. Киа вспомнилось стихотворение Голуэя Киннелла, которое Ма отметила в сборнике:

Я счастлив, что всему конец:

Осталось у меня лишь сожаленье,

Что я так страстно жить хотел.

…Прощай.

Джоди встал:

– Пойдем со мной, покажу тебе кое-что.

Они вышли во двор, дождь уже прекратился, Джоди подвел ее к пикапу, отстегнул брезентовое полотнище и достал из кузова большую картонную коробку, открыл и вытащил завернутые в бумагу картины в рамах. Расставил их в кузове вдоль бортов. На одной три девочки – Киа с сестрами, – сидя на корточках, любуются стрекозами. На другой – Джоди и Мэрф со связкой рыбы.

– Я их привез на случай, если ты здесь. Это Розмари мне дала. Сказала, что все эти годы Ма рисовала нас.

На одной из картин все пятеро будто наблюдали за художником. На другой Киа смотрела в глаза сестрам и братьям, а те – на нее.

Она спросила шепотом:

– Кто есть кто?

– Что?

– Ни одной фотографии не сохранилось. Я никого не помню. Кто есть кто?

– А-а… – У Джоди на миг перехватило дыхание. – Ну, это Мисси, старшая. Это Мэрф. Вот этот славный карапуз – разумеется, я. А это ты.

Он дал ей время рассмотреть, потом сказал:

– Взгляни на эту.

И указал на картину маслом, поражавшую яркостью красок, – двое детей на корточках среди изумрудной травы и полевых цветов. Девочка – совсем малышка, лет трех, прямые черные волосы до плеч. Мальчик чуть постарше, светловолосый, вихрастый, показывает пальцем на бабочку-монарха, застывшую на ромашке, расправив желтые с черным узором крылья. Рука мальчика на плече у девочки.

– Это, наверное, Тейт Уокер, – пояснил Джоди. – А это ты.

– Видимо, да. Точно он. А почему Ма рисовала Тейта?

– Он к нам часто заходил, мы с ним вместе рыбачили. И он вечно тебе показывал всяких букашек.

– А почему я не помню?

– Ты была совсем маленькая. Однажды Тейт приплыл в лагуну, а там Па со своим мешком, пьяный вдрызг. Ты шлепала по мелководью, а он должен был за тобой присматривать. Вдруг ни с того ни с сего Па как схватит тебя за руки и давай трясти, у тебя чуть голова не оторвалась. А потом швырнул тебя в грязь и знай себе хохочет. Тейт выскочил из лодки, подбежал к тебе. Было ему тогда лет семь-восемь, не больше, но он не испугался, закричал на Па. Тот, ясное дело, его ударил, заорал: вон с моей земли, и чтоб духу твоего здесь не было, а не то пристрелю! Мы сбежались посмотреть, что стряслось. Па бушевал, а Тейт взял тебя на руки и отнес к Ма. И ушел, только когда убедился, что ты цела и невредима. Мы с ним и после рыбачили иногда, но бывать у нас он перестал.