Моя дорогая жена - Саманта Даунинг (2020)

Вечеринка в клубе была костюмированной. Мы с Миллисент оделись в стиле 1920-х годов – как гангстер и его отчаянная подружка. На мне были костюм в полоску, блестящие ботинки, украшенные кожаными накладками с дырочками и насечками, и мягкая фетровая шляпа. Миллисент надела сверкавшее бархатное платье, голову украсила повязкой с перьями, а губы накрасила яркой, пунцовой помадой.

Обычно костюмированные вечеринки действуют на меня угнетающе. Вокруг бродят люди, мечтающие быть не теми, кем они являются.

Но в тот вечер мы с Миллисент ощутили себя другими. Не такими, как остальные гости. И завели вдруг разговор на странную тему: смогли бы мы повторить то, что уже сделали дважды – убить женщину? А потом принялись обсуждать, как мы могли бы ее убить. И зачем.

– Как насчет этой? – спросила Миллисент, показав жестом на женщину, груди которой походили на две огромные бочки. У нее были вставлены импланты, и об этом знали все. Потому что она рассказывала всем подряд, во сколько ей обошлось такое удовольствие.

– Мы не смогли бы ее утопить, – пожал я плечами.

– Пожалуй, ты прав, – хмыкнула Миллисент.

– А как насчет этой? – кивнул я на пышную блондинку со спутником, годившемся ей в деды.

Миллисент улыбнулась; ее белые зубы ослепительно сверкнули за рубиновыми губами:

– Убийство из сострадания. Судя по такому загару, она рано или поздно заработает рак кожи.

Я подавил смех. Миллисент хихикнула. Мы были ужасны, несли всякую извращенную околесицу, но это была всего лишь болтовня. Большую часть вечера мы с Миллисент проговорили друг с другом.

Поскольку это был наш первый выход в свет за долгое время, я был готов задержаться в клубе допоздна и даже хлебнул энергетика перед уходом домой. Но мы не остались до конца вечеринки. Через пять минут после полуночи мы двинулись домой.

А еще через пятнадцать минут мы скинули с себя свои костюмы 1920-х годов и раскидали их по полу.

Я не представлял – мы на старте чего-то нового или просто продолжили уже начатое. Но я не желал, чтобы это заканчивалось.

* * *

Сидя в холле «Ланкастера», я, то и дело, бросаю свой взгляд на часы, проверяю мобильник и копаюсь в Интернете. И все потому, что притворяюсь, будто не наблюдаю за Наоми. Она меня не замечает. Эта рабочая смена проходит более оживленно, чем другие. Ведь следующий день – пятница, 13-е. Люди стекаются в город посмотреть, что сделает Оуэн, кого из женщин он выберет себе в жертвы, похитит и убьет. Некоторые из этих людей работают в средствах массовой информации. Для других главное – снять видео, выложить его в сеть и заработать кучу лайков.

Небольшая группа таких охотников за жареным сидит рядом со мной в холле. Это подростки, стремящиеся подзаработать деньжат. Они прикидывают, сколько денег смогли бы выручить. Все зависит от того, насколько графичным получится видео. Хотя, если им удастся заснять настоящее похищение женщины, это будет золотая жила! При условии, что руки, держащие камеру, не будут дрожать.

Когда они, наконец, уходят искать места, где могут обретаться серийные убийцы, я снова сосредотачиваюсь на Наоми. Ищу в ней что-нибудь, о чем я мог бы рассказать Миллисент. Что-нибудь, что связало бы нас с ней еще крепче. Я хочу опять почувствовать то, что мне уже довелось пережить раньше.

Наоми улыбается. Практически все время. Это удивительно, даже восхитительно. Многие люди, подходящие к ее стойке, чем-то недовольны. Или им что-то нужно. Но Наоми всегда остается приветливой и доброжелательной. Она улыбается даже тогда, когда кто-то обзывает ее идиоткой.

Я начинаю подумывать, что она – безудержная оптимистка, смотрящая на мир сквозь розовые очки и не замечающая ничего плохого. Из тех, кто всегда сохраняет добродушие. Что бы ни происходило. Мы с Миллисент не шепчемся о таком в темноте.

А потом я вижу другое – надлом в приторно-сладкой личине Наоми. Когда один грубиян поворачивается к ней спиной, Наоми показывает ему палец.