Господин Изобретатель. Часть I - Анатолий Подшивалов (2020)

Так тянулись дни за днями, постепенно ожоги мои заживали. Пока я не мог говорить, из гортани вырывались нечленораздельные звуки, но доктор меня успокоил, сказав, что это лучше, чем он с коллегами ожидал. Говорить я буду, но петь, конечно, нет. Я начал шевелить пальцами рук, но никакого карандаша удержать не мог – на мне были как будто белые варежки из бинтов. Конечно, мне не терпелось узнать о судьбе Генриха. Нашли ли его? А вдруг он в соседней палате… Доктор, наверно, понял мое страдальческое мычание, не первый же я у него такой мычащий и сказал, что ничего не знает, ко мне придут родственники и все расскажут, вот буквально на днях придут. Он не хочет допускать их в палату, потому что они могут принести микробы – таких маленьких невидимых зверьков, которые могут меня убить. Ладно, хватит заливать про зверьков, я тебе сам могу про них рассказать такое, что тебе и не снилось.

Больше всего меня беспокоило то, что нет никаких вестей от Лизы. Она могла бы передать мне записку написанную карандашом и пусть ее хоть выстирают в карболке и после прочитают мне. Но никаких записок ни от Лизы, ни от деда, ни от матери, наконец, не было. Сиделка меня развлекала, рассказывая городские новости и сплетни, из чего я понял, что готовятся большие гуляния на Рождество с гуттаперчевыми шарами. А Управа запретила шары, говоря, что они пугают лошадей, вот торговцы и решают, что делать с шарами – дух-то (то есть газ) уже в них пустили. Хотят их сейчас продать, но ведь пост, а какие-то шары отвлекают народ от церкви – опять нельзя. Значит, скоро месяц как я здесь, ко мне никого не пускают и я ничего не знаю. Говорить я не могу, мне принесли дымчатые очки без диоптрий (видимо чтобы не расстраивался, что ничего не видно), хотя доктор соврал, что это для улучшения зрения.

Одним словом, дело плохо. Все рухнуло в одночасье и перспектив нет.

Глава 13

Неожиданный поворот

Как-то Леонтий Матвеевич привел фониатра, специалиста по голосовым связкам. Доктор осмотрел меня, дал какие-то рекомендации, поговорил с лечащим врачом, потом собрал свои блестящие инструменты в саквояж и ушел. Проводив его, мой врач сказал, что это лучший в России, а может и в Европе специалист по голосовым связкам. Он бывает здесь наездами из Петербурга, у него все примы-певицы и великие певцы столичных театров лечатся, попасть к нему практически невозможно, но дед мой его лично привез и сказал, что еще привезет столько раз, сколько нужно. И великое светило обнадежило: при надлежащем лечении голос восстановится, безнадежных поражений нет, все достижимо.

Старания окулиста тоже не прошли даром, зрение постепенно улучшалось. Врач каждый раз тщательно исследовал мои глаза всеми доступными тогда инструментами, подолгу рассматривая глазное дно, наконец заявил, что состояние сетчатки не вызывает у него опасений, глазные среды чистые, хрусталик, конечно, изменен, но это могло быть и до ожога. Восстановление роговицы идет нормально, так что бельмо мне не грозит. Он выписал рецепт на очки и их достаточно быстро изготовили.

Наконец то я стал различать окружающие предметы. Моя сиделка Агаша оказалась нестарой еще женщиной с простым приятным лицом. Она сказала, что очки мой дед прислал, сделали все по высшему классу:

— Такой дедушка у вас хороший, старых нравов человек, сразу видно. Он с первых дней у вас икону велел семейную поставить, намоленную. Вот и помогла вам, барин, матушка-заступница наша. Я было сказала ему, что Леонтий Матвеевич велит ничего в палаты не ставить, но дедушка ваш с ним поговорил и доктор разрешил, только не велел вам давать к ней прикладываться, а мне – лампаду зажигать.