След лисицы на камнях - Елена Михалкова (2018)

Пятнадцать минут Макар слушал о ее врагах, населявших Камышовку. Поразительно, однако их происки не вызывали у старушки ни раздражения, ни злобы. Она посмеивалась, разоблачая их детские интриги, и великодушно позволяла им верить, будто ничего не замечает.

В конце концов ему удалось свернуть на интересующую его тему.

– Лариса Сергеевна, в лесу есть болото. Говорят, гиблое. В конце восьмидесятых там кто-то утонул.

– А сейчас какой год?

– Две тысячи шестнадцатый.

Яковлева недоверчиво рассмеялась.

– В болоте погиб человек. – Макар гнул свою линию. – Вы его знали?

– Я всех знаю! Всю жизнь тут живу. А вот ты откуда взялся – это вопрос! – Она поерзала, устраиваясь поудобнее, и вдруг подалась к нему с хитрой улыбкой на губах: – Оттуда выбрался? Скажи! Не выгоню, не бойсь!

Илюшин проследил за ее рукой. Толстый палец указывал на настенные часы.

– Из часов? Нет, Лариса Сергеевна. Я через дверь пришел.

Старушка укоризненно покачала головой:

– Двери-то я заколотила еще вчера. Баба все ходила, лучом в меня светила… Острый! Облучила она меня. Но бог даст, отсижусь, выправлюсь. Боря мне поможет. – Она похлопала по большой подушке.

– Что за баба? – обреченно спросил Макар. Зря он сюда пришел, послушался Худякову.

– Молодая, злая. Все молодые – злые. Нету в вас… понимания. Я ей кричу: брось, брось туфлю! А она мне кулаком грозится. Отняла у меня, я по всему дому ее искала. Матери купила, а дома померила и думаю: нет, не отдам! Все одно она в калошах топчется весь год. А через неделю смотрю: пропала. Мучилась я, мучилась. А ее, значит, девка украла. Зачем ей одна туфля, как считаешь?

– Не знаю, – сказал Макар. Он пытался выудить из ее мутной болтовни, настоянной на перемешавшихся воспоминаниях, хотя бы обрывок ясной мысли. «Что я здесь делаю? – подумал Илюшин. – Сижу на хромом табурете и слушаю старуху в деменции. Обманываю сам себя. Бабулька когда-то купила матери туфли, но решила оставить себе, и до сих пор вспоминает об этом».

– Я постараюсь найти вашу пропажу, Лариса Сергеевна, – сказал он и поднялся. Его не оставляло чувство, что он был важен, этот неизвестный житель, о котором никто ничего не помнил, словно болото, поглотив живого человека, от жадности всосало заодно и всю память о нем. На первый взгляд, он не имел отношения к расследованию, он вообще никак не был связан с происходящим в Камышовке – ни в девяносто первом году, ни в две тысячи шестнадцатом. «Может, я так вцепился в него, потому что это сплошное белое пятно. Может, дело в неудовлетворенном любопытстве».

Он почувствовал, что его требовательно подергивают за рукав.

– Найдешь?

– Туфлю? Постараюсь. Какого она цвета?

– Белая. А размер… – старушка задумалась и вдруг придвинулась на край кровати, спустив ноги вниз. – На, померь. Память дырявая, нии-чо не помню.

И видя, что Илюшин стоит неподвижно, добавила:

– В столе картонки есть, а рядышком карандаши. Боря много пишет. Ну, бери, бери, не стесняйся! Вернешь – спасибо тебе скажу. Помню, я туфли надену и все танцую, танцую…

Она улыбалась и пихала к нему бугристую сизую ногу.

И тогда Илюшин совершил самый неожиданный поступок за все время, что он провел в Камышовке. Причины его он не мог объяснить себе ни тогда, ни позже. Но Яковлева так искательно улыбалась, была так трогательна в своих воспоминаниях об ушедшем, наверняка ложных, ибо откуда было взяться в ее жизни танцам и туфлям, что он ощутил нечто сродни – нет, не сочувствию, но глухой душевной боли при мысли о том, что она останется здесь одна и будет снова доверчиво ждать, пока кто-нибудь выйдет к ней из навсегда остановившихся часов. Макар не был ни жалостлив, ни сердоболен. Большинство хорошо знающих его людей считало Илюшина человеком бессердечным и черствым. Но он подошел к письменному столу, покрытому слоем пыли, выдвинул средний ящик и обнаружил старую тетрадь в бежевой картонной обложке, а рядом – открытый пенал.