След лисицы на камнях - Елена Михалкова (2018)

Сколько же он проспал? Сны снились, голоса звали…

Савелий приподнялся и оторопел. Голоса были настоящие, только звали они не его.

Высшие силы, покровительствующие дуракам и пьяницам, остановили его безумный бег недалеко от того места, где жадно блестела вода. Мох под Савелием был сухой: прежде чем провалиться в сон, он с предусмотрительностью человека, много раз засыпавшего не в своей постели, основательно помял его ладонью. А немногим дальше ядовито зеленела ряска и лиловел болотный мытник, цветущий лишь в сырых местах.

В самой середине зарослей мытника стоял Григорий Возняк, широко расставив ноги и утвердившись на земле. А дальше – Кужма глазам своим не поверил! – жался к стволу осины зоотехник Семен Дьяченко.

Был он очень бледен.

Григорий Возняк целился в него из охотничьего ружья.

– …выдумал!

– Да нет, не выдумал, – усмехнулся Григорий. – Буду тебя судить, Дьяченко, народным судом.

– Очумел? – Семен пытался сохранять спокойствие. – Какой ты мне судья! Если я чего нарушил, веди меня в милицию.

– У милиции для таких, как ты, законов не придумано.

– А у тебя придумано?

– У Бога. – Григорий кивнул в небеса. Кужма не понял, говорит он всерьез или насмехается, но от интонации охотника его бросило в дрожь.

– А ты, значит верующий, – Семен криво усмехнулся. – Крест покажь, православный!

Григорий перехватил ружье одной рукой и осенил себя крестным знамением.

– Вот он, мой крест. – С этими словами он вновь прицелился в зоотехника и заговорил очень медленно: – Не возжелай жены ближнего своего. А кто возжелает, того отведи на болото и пальни ему в голову или в грудь. Если выживет, значит, на то была Божья воля.

– Однако Библия у тебя! – оскалил зубы Дьяченко. – Тебе, Григорий, Господь по носу даст. За кощунство.

Кужма поразился его бесстрашию. Он сам на месте Семена давно бы отдал концы от ужаса перед охотником. А этот, вишь, хорохорится.

– Захочет дать, я и с ним потолкую, – сказал Возняк. – Повернись, Семен.

Дьяченко сглотнул. Вся его лихость исчезла бесследно.

– Слушай, Григорий, – горячо заговорил он. – Ладно, сознаюсь: виноват! Ты прав, некуда мне деваться. Согрешил!

– Пятнадцать лет грешишь.

– Да! Врать не стану! Прости, Христом Богом! Григорий Матвеевич, от души тебе говорю: ну прости меня, прости!

С каждым словом Семена встряхивало, словно кто-то толкал его в спину; он плечом ударялся об дерево и потирал его рукой, болезненно морщась и не переставая жалобно улыбаться. «Его убьют, того гляди, а он свое тело жалеет», – изумился Савелий.

– Я тебе вот что… так тебе скажу, не знаю, поймешь ты меня или нет… – Дьяченко вдруг выпрямился, стукнул кулаком себя в грудь. – Люблю я ее! Люблю! Больше отца, больше матери! Клянусь тебе!

– Лю-убишь? – удивленно протянул охотник.

– Люблю! Жизни не было без нее!

– И не будет.

Дьяченко сжал кулаки.

– Ну что мне, на колени перед тобой встать? – выкрикнул он. – В грязи валяться? Чтоб ты смотрел, радовался? Будешь радоваться, а, Гришка? Будешь! По лицу твоему вижу! Что ж ты за человек-то такой… – в глазах его вдруг мелькнула дикая надежда. – А-а, понял я! Шутишь ты, Гриша. Пошутил. Ха-ха-ха! Смешно, ей-богу! А еще говорят, ты человек серьезный… Веселый ты человек, Григорий Матвеевич! Я сам первый посмеюсь! Ха-ха-ха!

Кужма сжался в кустах.

– Поворотись, – без выражения сказал Григорий.

Дьяченко снова вцепился в осину.

– Не имеешь права со мной так поступать! Тебя за убийство судить будут!

– Пущай судят.

– А-а, все равно тебе, значит? Врешь! Если бы не боялся суда, не пошел бы за мной в лес, убил бы у всех на глазах! Струсил, а? Скажи! – Угол его рта задергался. – А почему Анну сюда не привел? Или я один грешил? Она тоже виновата перед тобой, как и я! Суди нас вместе, раз такое дело!

«Э, паря! Слабоват ты все же», – мысленно сказал ему Кужма.