След лисицы на камнях - Елена Михалкова (2018)

Удивительно, но с каждым разом история об убийстве, которому он стал свидетелем, давалась Кужме все легче и легче. К четвертому Савелий сам себе не поверил, до того свободно потекли слова. И зоотехник больше не мерещился. Событие и рассказ о нем вели себя, как сообщающиеся сосуды: когда в одном прибывало, в другом уменьшалось. Чем более яркими подробностями насыщал свою историю Кужма, тем больше забывалось болото.

Дети, правда, боялись. Сидели бледненькие, потрясенные, смотрели на Савелия перепуганными глазами, напоминавшими ему о зоотехнике. Тоже тонули в болоте. Только это болото Кужма им выдумал. Зато сам он стал засыпать спокойно: выполнил свой долг перед Семеном. А дети… Ну что дети! Не одного испугаются, так другого. Подрожат – и перестанут. Лишь бы бабкам-дедам не рассказали, но для этого Кужма и отбирал их старательно. Такие к взрослым жаловаться не побегут, будут в себе носить.

«А самое главное – знаешь что? – заканчивал свой рассказ старик. – Тропы-то там и не было никакой! Григорий его на верную смерть погнал. Нету тропы, и никогда не было».

Ошибся он лишь в одном. Слухи все-таки поднялись. Один поделился с другим, второй пересказал третьему – и вскоре по деревне поползли шепотки, что Семена Дьяченко утопил Возняк.

Однако дальше слухов не пошло. Доказательств не было, а ссориться с Возняком никому не хотелось. Быть может, рано или поздно кто-нибудь захотел бы доискаться правды, но тут случилось событие, отменившее всякий интерес к Григорию, кроме сочувственного. Сгорел дом Бакшаевых, а вместе с ним – его младший сын.

* * *

– Не знаю, почему старик выбрал именно меня поверенной своих тайн, – сказала Бурляцкая. – Впрочем, не меня одну, еще человек пять. Мы чувствовали себя как прокаженные. Даже стали избегать друг друга.

– Вы поверили Кужме?

– Сразу же! Понимаете, то, как он рассказывал… все эти подробности… и кто где стоял и куда смотрел… такое не выдумаешь. Видно было, что он не сочиняет, а сам боится. На всех нас это подействовало ужасно. Одна девчушка, увидев на улице Григория, обмочилась. Мелкая совсем, лет десяти… Над ней почему-то даже не смеялись, хотя обычно дети жестоки по отношению к слабым. Представляете, какую панику на нас наводил охотник? Правда, еще сильнее я боялась его старшего сына.

– Петра?

– Да. Он был большой. Не такой огромный, как его отец, но очень крупный парень. При этом в его фигуре было что-то неуловимо бабское. Толстозадость какая-то… И плечи покатые. Большой и вялый – вот какой. И голос! Голос не соответствовал телосложению. Не то чтобы писклявый, но у старшего Возняка голосина низкий, хриплый… а у этого – несерьезный какой-то. Как будто силы для голоса слишком мало в теле.

– Как вы хорошо его запомнили.

– Я уже сказала вам, что боялась его больше, чем отца? Не знаю отчего. И многие боялись, он не на меня одну производил тягостное впечатление. Помню, как он волочился за старшей дочерью Бакшаевых. Мы каждый день за ужином наблюдали в окно одну и ту же картину: по дороге идет красивая девушка, притворяясь, будто ничего не замечает, а в десяти шагах за ней тащится Петр. Идет и глаз с нее не сводит, как бык на веревочке. Взрослые смеялись, мне было не по себе. Я не понимала, почему девушка его не боится. Если бы за мной ходило такое прокисшее чудовище, я бы бежала из деревни, теряя тапочки.

На диктофоне предупреждающе замигал алым индикатор зарядки.

– Почему вы не рассказали взрослым о Кужме? – спросил Макар.

Бурляцкая печально улыбнулась.