След лисицы на камнях - Елена Михалкова (2018)

Откуда взялась у Петра убежденность, что больным обязательно нужно читать вслух? В доме Возняка никто этому не следовал, у них и книг-то не было, кроме учебников да вот этой, невесть как затесавшейся. Где-то парень услышал об этом или подсмотрел. И вот сидел рядом с отцом, ссутулившись – грузный, нескладный, с туповатым плоским лицом, и, шевеля губами, преодолевал одну строчку за другой.

– Ты лежи, лежи, – сказал Петр, заметив взгляд отца. – Я с тобой посижу.

Григорий смотрел на него и пытался проглотить ком в горле. Бедный дурачок! Никого у него нет, кроме отца. И у Григория никого нет, кроме него. «Мальчик, несчастный мой мальчик…»

– Нравится тебе книжка, бать?

Охотник ласково погладил сына по руке:

– Спасибо, Петька. Уже легче, ей-богу.

– К завтрему тебя на ноги поставим! – Петр взглянул на него, улыбнулся, и Возняк не поверил своим глазам.

«Научился! Сам научился!»

Анна умерла год спустя после смерти Дьяченко, день в день. Болела недолго, и в один вечер просто закрыла глаза и не проснулась.

Григорий выгнал всех, в том числе и трясущегося, икающего от рыданий Леньку, запер дверь и просидел возле тела жены всю ночь, не прикасаясь к ней. Иногда он слышал, как негромко воют волки, выбравшиеся к самой околице, и отстраненно, краем сознания замечал, что со зверьми этой ночью творится что-то не то.

Лишь под утро понял, что выл он сам.

Три месяца не проживал, а перемалывал каждый день, с усилием, словно беззубый жесткую корку. Однажды вышел на улицу, первый раз за все время учуял запах коровьего навоза и понял, что выздоравливает.

Петр жил, словно ничего не случилось. А вот Леонид исстрадался по матери. Долго плакал по ночам, стал молчалив и угрюм. Но в конце концов природа взяла свое. К началу весны он, казалось, почти оклемался.

Все эти месяцы Григорий избегал смотреть на него прямо. Глядел только искоса или быстро скользил взглядом и сразу отворачивался. Еще через зеркало получалось. Но столько зеркал не напасешься.

Однажды в апреле Ленька с Петром столкнулись в дверях: первый выбегал, второй входил.

– Чего смотришь, бать? – спросил Петька.

Возняк спохватился, что не отрывает взгляда от худой фигурки, несущейся по дороге.

– Да так… беспокоюсь.

– За Леньку, что ли? У него жизнь медовая. То поет, то смеется.

– Слабый он у нас, – со значением сказал Григорий. – Не дай бог что… Пойдет на реку – утонет. В лесу, того гляди, заблудится. А то с лестницы кувыркнется и шею свернет.

Петр сонно смотрел сквозь него. Григорий внезапно почувствовал, как в душе поднимается со дна черная муть.

– А ну иди! – со злобой прикрикнул он на сына. – Проваливай! – И вытолкал его взашей. – Стоит тут… ушами хлопает… Рожа!

Месяц спустя случился пожар.

Григорий отставил в сторону термос, вытертый насухо уже в четвертый раз. До сих пор страшно, как вспомнится, до чего сильно горело у Бакшаевых. Если бы не гроза, могло бы спалить всю деревню. Он слыхал о таких случаях. Огонь – лиса жадная, пока всех кур не передушит, не уймется.

Петька вот любил огонь. Печь разжигал мастерски уже в семь лет, костер мог сложить в лесу, и любая отсыревшая древесина у него принималась гореть, как сухая хвоя. В лесу старший сын был как рыба в воде. Возняк им гордился. Одно время Петьку привечали егеря. Брали с собой на починку галечников, и мешки с кормом он разносил самостоятельно. Возняк надеялся, что профессия для сына определена, и понимал, что это лучший вариант из возможных. Но после несчастья у Бакшаевых Петр уехал в город – навсегда.

Охотник снова потянулся за полотенцем и вдруг застыл. Он сообразил, что упустил из виду. А ведь лежало прямо на глазах!

Глава 5

* * *