Убивая Еву - Люк Дженнингс (2019)

Она касается пальцем губы, еле заметной кромки шрама. Ей было шесть, когда отец привел Калифа. Выгнанный прежними хозяевами охотничий пес привязался к Оксаниной матери, которая уже тогда тяжело болела. Оксана хотела, чтобы Калиф любил и ее, и однажды забралась на железную кровать, где мать проводила свои становящиеся все мучительнее дни и ночи, и уткнулась лицом в собаку, свернувшуюся на тонком одеяле. Оскалившись и злобно зарычав, пес вонзил в нее острые клыки.

Было много крови, и разорванная Оксанина губа, которую без обезболивающих латал студент-медик из соседней квартиры, заживала медленно. Другие дети изумленно пялились на нее, а к тому моменту, когда рана стала почти незаметной, мать Оксаны уже умерла, отец уехал в Чечню, а ее саму отдали на милость и попечение сахаровского детдома.

Вилланель без труда могла обратиться к пластическому хирургу, и ей бы все поправили, вернули бы губе задуманную природой плавность дуги, – но не стала. Этот шрам – последний след ее бывшего «я», и она не могла с ним расстаться.

Вдруг она чувствует, как по телу из ниоткуда начинает ползти нездоровое сексуальное возбуждение. Перевернувшись на белой коже кресла, она оказывается на боку, сжимает бедра, обхватывает ладонями свои маленькие груди и закрывает глаза. Несколько минут остается в этой позе. Она узнала его, этот голод. Он не ослабит свою хватку, если его не удовлетворить.

Приняв душ, она одевается и зализывает волосы назад. Лифт бесшумно доставляет ее вниз. На улице она жмурится, когда кружащиеся снежинки попадают на лицо. С легким шипением шин по асфальту проезжают машины, но пешеходов почти нет, кроме проститутки в искусственном леопардовом пальто, в туфлях на каблуках и платформе – та поджидает на углу Тинли-стрит и терпеливо наблюдает за площадкой перед отелем «Дорчестер». Спонтанно выбирая маршрут, Вилланель шагает на север, затем сворачивает с Саут-Одли-стрит на Хилл-стрит, а потом проходит под аркой в переулок поуже, ведущий к маленькой площади, размером больше похожей на двор. Один из тротуаров занят ярко освещенной застекленной галереей, где идет закрытый вернисаж. В окне – единственный подсвеченный объект: чучело ласки на постаменте, покрытое яркими разноцветными брызгами кондитерской обсыпки, как на кексе.

Вилланель принимается его разглядывать. Брызги похожи на размножающиеся бактерии. Замысел этой инсталляции, или скульптуры, или что бы это ни было, остается для нее темным.

– Вы будете входить?

Женщина – под сорок, черное коктейльное платье, пшеничные волосы, собранные на затылке в пучок, – выглядывает из-за стеклянной двери, придерживая ее, чтобы не впускать холод.

Пожав плечами, Вилланель входит в галерею и почти сразу теряет женщину из виду. Галерея заполнена состоятельными гостями. Некоторые разглядывают картины на стенах, но большинство обращены лицом к центру помещения – они беседуют, собравшись в компактные группы, между которыми незаметно снуют официанты с канапе и бутылками прохладного просекко. Подхватив бокал с одного из подносов, Вилланель устраивается в углу. Картины похожи на репродукции сильно увеличенных репортажных фотографий и нечетких кинокадров. Бесцветные, несколько зловеще сгруппированные фигуры, некоторые лица намеренно размыты. У ближайшей к ней картины стоит мужчина в пиджаке с бархатным воротником, перед ним – этюд: женщина на заднем сиденье машины, она ошарашена от блика вспышки и рукой защищается от назойливого объектива папарацци.

Вилланель изучает мимику мужчины – слегка нахмуренное, сосредоточенное выражение, пристальный взгляд – и пытается его копировать. Она хочет, чтобы ее не замечали или хотя бы не подходили к ней, пока она не допьет бокал.

– Ну и как вам?

Это пригласившая ее женщина. Мужчина в пиджаке с бархатным воротником переходит к следующему экспонату.

– Что за женщина на картине? – спрашивает Вилланель.