Призрак в кривом зеркале - Елена Михалкова (2009)

Постучав в крайнюю комнату на первом этаже, Эля вдруг испугалась, что сегодняшний вечер будет исключением из правил и выяснится, что Таня уже спит. Тогда будет ужасно неловко перед дядей Борей и стыдно перед Таней. Однако Любашина не спала. Она приоткрыла дверь, вгляделась в сумрак коридора, и тогда Эля с торжеством вытащила куклу из-за спины и показала соседке.

– Вот! Это я сама сделала! А ты еще не спишь?

– Спохватилась! – хохотнула Таня. – Нет, не сплю, красавица моя. Тебя жду. Заходи в берлогу, рукодельница!

Дядя Боря сделал шаг из-за двери и оказался на свету.

– О, да ты не одна! – сказала Любашина, щурясь на него.

– Добрый вечер, Таня. Простите, что мы поздно. Эля уверяла, что вы обычно ложитесь после полуночи.

– Правильно уверяла, – кивнула Любашина. – Ну, не стойте в дверях, проходите! Сонька все равно спит, а я шью – пора бы мне и перерыв сделать.

Танина «берлога» была хорошо знакома Эле: две комнаты, заваленные всяким хламом. Вырезки из журналов, отрезы, недошитые платья, подколотые булавками, – все это лежало вперемешку на потертом диване с провалами возле драных подлокотников. Сама Татьяна, придвинув к себе переносной столик со швейной машинкой, строчила, сидя на пуфике невнятного цвета – то ли оранжевого, то ли светло-коричневого.

Войдя, девочка первым делом сунула голову в соседнюю комнату: там в кроватке с прутьями спал младенец. Эля каждый раз смотрела на него, пытаясь представить, как же Лариска с Леней помещались у мамы в животе.

– Эля! – одернул ее дядя Боря. – Ты куда?

– Ерунда, пусть смотрит, – бросила Таня. – Сонька ночами крепко спит, всего три-четыре раза просыпается – и снова дрыхнет. Эля, кукла у тебя – просто блеск! Точно говорю, руки у тебя золотые.

Покрасневшая от гордости Эля забрала Марфушу и вернулась к кроватке – разглядывать младенца. Ей нравилось нюхать, как от него пахнет, а еще нравилось изучать личико, собранное в кучку: глазки, носик, ротик с поджатыми губками…

Пока она сидела перед кроваткой, в соседней комнате молчали, затем послышался голос дяди Бори:

– Таня, как вы? Вам сейчас тяжело приходится…

– Тяжело – не тяжело… – отозвалась Танюша. – Все равно исправить уже ничего нельзя.

– Можно.

– Это как же? Соньку обратно родить, что ли? Нет, спасибо.

Она рассмеялась хрипловатым простуженным смехом.

– Таня, выходи за меня замуж, – вдруг отчаянно сказал Чудинов, и Эля чуть не подпрыгнула от удивления. «Вот это да! Он, наверное, встал перед Танюшей на колени…»

Ей очень хотелось посмотреть на дядю Борю, стоявшего на коленях, но природная деликатность не позволяла этого сделать. А еще больше деликатности – любопытство. Эля понимала: сунься она сейчас в соседнюю комнату, и предложение руки и сердца оборвется, а ей хотелось послушать продолжение. Что скажет Таня? Согласится ли она?

– Зачем я тебе, Борь? – спросила Таня, сильно понизив голос, так что Эля была вынуждена прислушаться. – Толку-то тебе от меня!

– А мне не толк от тебя нужен! – тоже шепотом выкрикнул дядя Боря. – Мне ты нужна!

В соседней комнате раздалось шуршание, затем такой звук, будто передвинули стул. Тихий, совсем неразборчивый шепот – Эля уловила лишь, что голос принадлежит Чудинову, – и глуховатый смешок Танюши в ответ.

– Дай время, Боря! Дай подумать, хорошо?

– Сколько тебе нужно времени? Таня, прошу тебя, не мучь меня и себя: выходи за меня замуж или просто переезжай ко мне!

Чудинов говорил торопливо, словно боялся, что его выгонят и он не успеет договорить. Но Таня не собиралась его выгонять.

– Я подумаю, – повторила она уже без насмешки. – Борька, ты хороший…

Хотела добавить что-то, но тут из-за двери высунулась Эля, которая не могла больше сдерживать любопытства.

– Вы что, поженитесь, что ли?

Глаза у девочки стали большие и круглые от удивления, и Таня с дядей Борей рассмеялись.