Призрак в кривом зеркале - Елена Михалкова (2009)

– Ты только языком не трепи, – беззлобно попросила Танюша, и Эля быстро-быстро закивала – она никогда не выдавала чужих тайн, тем более – таких взрослых! – Вот и умница.

Танюша поцеловала Элю в лобик, провела пальцем по носу, и девочка зевнула.

– Э-э-э, да ты спишь на ходу. Боря, отведи ее наверх, а то она здесь захрапит.

Эля хотела возразить, что не захрапит, но ощутила, что все силы на слова куда-то делись. Она снова зевнула, и дядя Боря потянул ее за собой к двери.

– Пойдем, соня! Твои тетя и мама, наверное, уже ищут тебя по всему дому.

– Они думают, что я легла, – сонно возразила девочка.

Ее вывели из комнаты, и она пошла, с каждым шагом проваливаясь в полусон. Из реальности осталось у нее одно воспоминание: счастливые глаза дяди Бори, смотревшего на Элю так, словно она была ангелом, исполняющим мечты.

Глава 10

Валентин Ованесович покормил кошек, разрыхлил грядки и выпрямился, снимая перчатки. Всю работу в огороде он делал в перчатках, берег руки. Корзун обернулся и посмотрел на заднюю калитку, заранее зная, что никого там не увидит, но все-таки надеясь в глубине души, что Эля что-нибудь придумает.

Ее там не было, конечно же, и он ощутил, как тоска стиснула сердце.

Валентин Ованесович последнее время иронизировал над собой чаще обычного, понимая, как смешон, должно быть, со своей любовью к двадцатисемилетней Эле. Он не смог бы сказать, в какой момент из неуклюжего толстенького ребенка, росшего по соседству, выросла стеснительная девушка и когда он увидел ее в первый раз. Увидел по-настоящему, а не просто мазнул взглядом по девчушке Шестаковых – одной из четверых, бегающих по окрестным дворам.

Она частенько забегала к нему, гладила кошек – своих мать не разрешала заводить, болтала о пустяках. А однажды вдруг залилась краской от какого-то пустякового комплимента, и он, взрослый, насмешливый человек, растерялся как мальчишка. Он ловил обожание в ее глазах, говоря себе, что это всего лишь уважение, проявляемое девушкой-подростком к нему, человеку с необычной биографией. Восемнадцать, двадцать, двадцать три… Как-то раз, возвращаясь к себе с женщиной, он заметил Элю стоящей возле окна – она увидела их, и лицо ее изменилось. У Валентина испортилось настроение, и хотя он постарался ничем не выдать себя случайной спутнице, дело в тот вечер закончилось ссорой.

Ей нравились нарциссы и тюльпаны, и он засадил весь сад этими цветами, не признаваясь самому себе, зачем это делает. Он давно уже считал, что из гадкого утенка она превратилась в прекрасную птицу, но прочие, ожидавшие видеть лебедей вроде ее младшей сестры, не замечали своеобразной прелести старшей, не понимали, как хороша она стала. Валентин Корзун тихо радовался этому, боясь, что однажды увидит ее с каким-нибудь прыщавым молодчиком или, хуже того, престарелым донжуаном вроде него самого.

Позже она сказала, что всегда его любила. Он десятки раз слышал признания в любви и сам клялся с жаром, а Эля сказала об этом так неловко, словно боялась оскорбить его, и он понял, что врал всю жизнь себе и другим. Счастье протискивалось в его двери, осторожно стучало в окна, сидело на ступеньках, поглаживая тощие ободранные коленки – Корзун давно заметил, что даже у полненьких детей коленки всегда торчат острыми углами, – а он не хотел его видеть, хотя оно само заглядывало ему в глаза своими глазами то ли карего, то ли зеленого цвета.

Он снова обернулся к калитке, вздохнул. Одна из прикармливаемых им безымянных кошек скользнула под ноги, ласкаясь, но Валентин Ованесович даже не посмотрел на нее. Он чувствовал себя пожилым, никому не нужным и точно знал, что это чувство исчезнет только тогда, когда к нему прибежит Эля.