Маскарад со смертью - Иван Любенко (2013)

На первом этаже – казарма для городовых, столовая, мелочная лавка и буфет, в котором дозволительно было выпить не более двух рюмок в день. У самого входа – четыре камеры для арестантов.

Городское полицейское управление являлось универсальным командным пунктом. Здесь собирались дворники со всех приписанных домов для получения инструкций и оглашения приказов полицмейстера или распоряжений городского головы. Сюда приходили для отчетов околоточные надзиратели и размещались участковые приставы, а также почти на казарменном положении находилось подразделение из пятнадцати городовых. Весь штат управления состоял из тридцати пяти человек, включая филеров.

У полицмейстера второй час шло совещание. Измученный долгим ожиданием возможности выкурить папироску, Каширин глотал горькую слюну и с мученическим видом рассматривал пуговицы на мундире государя императора. Его портрет в натуральную величину закрывал почти все пространство стены от пола до потолка. Массивное кресло и огромный, как гигантская черепаха, письменный стол из мореного дуба подчеркивали значимость хозяина кабинета и выглядели некоторым контрастом на фоне расставленных вдоль стен хрупких венских стульев. Присутствующие расположились по старшинству: первым от полицмейстера сидел начальник губернского сыска, рядом – заместитель, а напротив – старший судебный следователь окружного суда – Глеб Парамонович Кошкидько.

Докладывал Поляничко:

– Теперь по убийству Жиха. Как известно, вторым участником этого преступления является студент Никитин. Его поиском занимается жандармское отделение. Но восстанавливая картину злодеяния, мы натолкнулись на еще одного подозреваемого – финансиста Доршта. Как вы помните, единственная имеющаяся у нас улика – это фортепьянная струна, брошенная в кустах, которая могла быть срезана или откусана клещами с любого инструмента. Но роялей в Ставрополе всего-навсего три: в театре, музыкальном салоне дома Леонидовых по Александровской улице и в фойе гостиницы Европейская. Никто даже не помнит, когда на них меняли струны. А вот пианино насчитали аж двадцать семь штук. Единственный в городе настройщик – Мойша Фаерман сообщил, что недавно его приглашали в дом финансиста Доршта. Там он поставил струну, звучащую как… – Поляничко полез в карман, развернул крохотный кусок бумажки и прочитал: – Нота ля субконтроктавы. Такая же была найдена и на Николаевском проспекте.

– Сомнительно, чтобы Доршт, купив пианино, собственноручно снял у себя струну, с ее помощью задушил Жиха, затем бросил ее на месте убийства и в довершение ко всему вызвал домой известного своей болтливостью музыканта. Любому понятно, что полиция первым делом начнет с допроса старика… Помилуйте, господа, но финансист не настолько глуп, – заключил следователь.

– Дозволю заметить, Глеб Парамонович, – включился в разговор Каширин, – между покойным и Дорштом произошел какой-то раздор и последнее время они грызлись, как чужие псы на охоте, а вот раньше весьма слаженно вели общее ювелирное дело… Я беседовал с его мастерами, и все это подтверждают.

– А что, если преступнику об этом было известно? И он, узнав, что Доршт собирается купить пианино, срезал с него струну, задушил Жиха и, пытаясь сбить нас с толку, бросил ее на Николаевском, в надежде, что полиция примет хозяина инструмента за настоящего убийцу, – здраво рассудил Кошкидько.