Идеал - Сесилия Ахерн (2017)

– Дела Трибунала часто проверяются. Иногда требуются подробности или уточнения. Всегда находятся бдительные люди, следящие, чтобы все строго соответствовало правилам, – пояснил он.

– Но в данном случае расследуется именно ваша деятельность, мистер Креван. По-видимому, речь идет о случаях, вызвавших в обществе споры. В особенности последнее, очень странное дело – Селестины Норт. Многие считают, что она заклеймена несправедливо, что изъян не в ней, а в самом приговоре.

Я изумилась, услышав, как легко она упомянула мое имя.

– Это внутреннее расследование, но мы видели документы, – произнес чей-то голос прямо мне в ухо. Я оглянулась – рядом стояла Эниа Слипвелл.

Ох! Может быть, и правда что-то начнет меняться.

На экране судья Креван замер на миг. Потом:

– Рад буду предоставить расследованию любую информацию по делу Селестины Норт, но пока что я впервые слышу о самом расследовании и не намерен обсуждать это дело с вами. Могу лишь заверить: я такой человек, для которого важнее всего торжество справедливости.

Креван, сцепив зубы, ждал следующего вопроса, пытался скрыть свой гнев.

– И последний вопрос. Если бы ваш дед и ваш отец были сегодня с нами, какую бы табличку они повесили вам на шею, как вы думаете? Что вы считаете своей «главной отрицательной чертой»?

Он призадумался, по лицу блуждала рассеянная улыбка.

– Жадность, – сказал он наконец. – Я очень многого, может быть, даже слишком многого хочу для моей страны, для моего народа. Я хочу для нас только лучшего. Возможно, люди порой смотрят на меня так, как я подростком смотрел на отца. Я это понимаю. Если мне отводится роль страшного серого волка, то ради блага общества я готов принять эту роль – когда-нибудь народ скажет мне за это спасибо, как я сказал спасибо отцу. Число приговоренных к Клейму сокращается. Люди меняются. Люди научились сразу распознавать добро и зло, их моральный кодекс отличается от того, который действовал во времена моего дела, когда страна была в финансовой разрухе, когда мы переживали катастрофу, откровенно говоря.

– Или можно предположить, – вставила Эрика, – что нынешние лидеры страны научились на опыте предшественников, на их ошибках. И за это можно было бы этих предшественников поблагодарить.

Похоже, такая мысль Кревану в голову не приходила, и она ему не понравилась, но он все же попытался улыбнуться – оскалился.

– Я поговорила с Марком Хустоном, готовясь к интервью …

Эрика пролистала какие-то бумаги у себя на коленях.

Креван оживился:

– Марк! Конечно, мы дружили в школе. Сто лет его не видел!

И снова нахмурился, ожидая, что воспоследует. Эрика листала бумаги.

– Я спросила Марка, помнит ли он эту систему, принятую в вашей семье, – таблички на шее с указанием изъянов характера. Помнит ли, чтобы вы появлялись в школе, на футболе, в кино, на тусовке или еще где-то с такой табличкой на шее. И он, оказывается, такое помнит. Я спросила, какую табличку вам вешали чаще всего. И знаете, что он ответил?

– Не знаю. Если Марк помнит такие подробности, значит, память у него куда лучше моей. – Оскал во весь рот.

– Он сказал, тут все просто, табличка всегда была одна и та же. Ваша главная отрицательная черта, как вы это называете. – Она снова глянула на листок и зачитала: – Это была заносчивость, то есть, как вы только что объяснили, уверенность в своем превосходстве, потребность казаться лучше, чем ты есть, потому что не можешь смириться со своей заурядностью.

Теперь уже он не мог скрыть гримасу гнева.

– Мистер Креван, благодарю за участие в нашей передаче, нам многое удалось прояснить. – Эрика улыбнулась на камеру.

Все вновь испустили радостный клич, когда передача закончилась. Верхний свет не включали, одни помощники Эниа негромко обсуждали увиденное, другие прочесывали интернет, выясняя реакцию общества. Продумывали новые опросы и как вести агитацию.

– Ты что-то не очень рада, – сказала мне Эниа.