Час расплаты - Луиза Пенни (2018)

– Они глупцы! – Это смелое заявление усиливалось своей простотой. – История места определяется его географией. Если территория горная, то ее труднее захватить. Люди более независимые, но и изолированные. Окружена водой? Если так, то она более космополитична…

– Но завоевать ее проще, как Венецию, – сказала Амелия, проникаясь тем, что имел в виду месье Бержерон.

– Oui, – кивнул он, одобрительно глядя на девушку-готку. – Венеция отказалась от попыток защищать себя и решила открыть двери всем пришельцам. В результате она стала важным торговым узлом, центром знания, живописи и музыки. Благодаря своему географическому положению Венеция стала воротами. География определяет, кто вы: захватчик или тот, кого захватывают.

– Посмотрите на римлян, – сказала Амелия. – А потом на британцев.

– Oui, c’est ca[54], – подхватил месье Бержерон с сумасшедшинкой в глазах. – Британию завоевывали раз за разом, пока она не поняла, что ее слабость одновременно и ее сила. Британия приняла меры к тому, чтобы править морями и, таким образом, всем миром. Этого не случилось бы, не будь британцы островной нацией.

– География есть история, – сказала Амелия, увлеченная этой идеей.

Она любила историю, но ни на минуту не задумывалась о географии.

– Но что это значит для Квебека? – спросила Хуэйфэнь.

– Оказаться между двух мощных сил? – ответил вопросом месье Бержерон. – Американцы на юге, британцы на западе и востоке? Военной защиты не существовало. Одним из способов защиты patrimoine была картография: нанеси на карту и дай название.

– И заяви права на эту землю, – кивнула Хуэйфэнь.

– Есть, конечно, и более ранние карты. Самые знаменитые – карта Новой Франции Шамплена и карты Дэвида Томпсона. Антони Тюркотт не так знаменит, но любят его больше, потому что он не делал карты для правительств, для завоеваний, для коммерции. Он их делал для людей.

Месье Бержерон посмотрел на бумагу так, словно карта тоже была человеком.

– Это… – его рука замерла над картой, – разумеется, не относится к официальным документам. Похоже, она сделана для забавы. Я бы сказал, что это карта для ориентирования.

– Мы тоже так думаем, – сказала Хуэйфэнь. – Вы что-нибудь знаете об ориентировании?

– Конечно. Но она отличается от старых карт.

– Чем?

– Ну, для начала снеговик. – Посмотрев на картинку, месье Бержерон улыбнулся. – Перед нами своего рода гибрид. Реальная карта, показывающая всю топографию, но без единого названия, и карта для ориентирования, на которой присутствуют сооружения, например каменные стены и мельницы. К тому же тут есть такие причуды, как три маленькие сосны, которые словно бы играют. Вероятно, он сделал эту карту ради собственного удовольствия.

Месье Бержерон наклонился еще ниже над картой, словно та могла что-то нашептать ему.

– А может, он сделал ее для сына. – Хуэйфэнь положила на стол айфон. – Мы думаем, это он.

Юноша с витража словно зашагал на карту.

Месье Бержерон перевел взгляд на айфон:

– Примечательное изображение. Откуда оно?

– Это часть витражного окна, мемориального окна в память о тех, кто погиб в Первую мировую войну, – ответила Амелия.

Месье Бержерон откашлялся.

– Бедный мальчик. – Он поднял голову. – Почему вы думаете, что это сын Тюркотта?

Хуэйфэнь увеличила изображение, и глаза Бержерона широко распахнулись, когда он увидел карту, торчащую из котомки солдата.

– Mais, c’est extraordinaire[55], – сказал месье Бержерон, потом покачал головой. – Как подумаешь о том, сколько жизней потеряно из-за клочка земли…

Он трижды цокнул языком, осуждая войну и убийство молодых.

Амелия встала и подошла к громадной карте на стене. Ее палец прошелся по дорогам и речкам и остановился в долине.

Она повернулась:

– Трех Сосен нет.