Час расплаты - Луиза Пенни (2018)

– Мы оставляем там маленький флажок и маркер, чтобы показать, что мы тут были, а потом бежим к следующему пункту. Не понимаю, почему ориентирование на местности не пользуется популярностью.

У Амелии была на этот счет одна идея. Впрочем, виртуальная игра по ориентированию определенно набирала популярность.

– Вам известно что-нибудь об истории ориентирования в этом районе? – спросила Хуэйфэнь. – Кто здесь был первым? С кого все началось?

– Да почти ничего не известно, – покачала головой девица. – Оно вообще зародилось еще до Первой мировой войны, это я знаю, и оно было связано с военной подготовкой. Ребята любят послушать о таких вещах. Они воображают себя на поле боя. Но как начиналось конкретно здесь – не знаю. Интерес к ориентированию то затухает, то возвращается.

Она задумчиво посмотрела на карту.

– Красиво, правда? Тот, кто это сделал, должно быть, любил ориентирование. Но знаете, тут есть и странности. Например, метки из разных времен года. А что здесь за пирамида?

Она показала в правый верхний квадрант карты.

Амелия снова посмотрела на карту. Пирамида была на ней самой большой странностью. Остальное можно было объяснить, но пирамиду…

– Это какой-то символ ориентирования? – спросила она.

Девица покачала головой:

– Я про такой не знаю. Что там находится? Все равно что?

Хуэйфэнь вызвала карту района на своем айфоне. Они склонили головы над экраном, и она увеличила изображение, потом уменьшила.

Никакой пирамиды не обнаружилось, что и неудивительно. На том месте вообще ничего не было. Один лес.

– Может быть, это палатка, – предположила Амелия.

– Или холм. Гора, – сказала девица, возбуждаясь.

Но Хуэйфэнь, вглядываясь в экран своего айфона, отрицательно покачала головой:

– Non. Да ладно, может, тут какая-то семейная шутка, как снеговик и корова.

– Наверняка, – сказала Амелия.

Она отхлебнула из здоровенной белой кружки. Четверной «Тим Хортонс». Совсем не похож на кофе, но по вкусу чем-то напоминает детские угощения. Сладкий и насыщенный. Она посмотрела через стол и почти увидела там своего отца. Он привез ее в «Тимми», как он называл «Тим Хортонс», после занятий по фигурному катанию. Он весь такой неотесанный, а она в розовом костюмчике с блестками. Сидит с прямой спиной.

Он давал ей глоток своего четверного. Предостерегал: «Только матери не говори».

Она и не говорила. Никогда. Эту тайну она хранила до сих пор.

Больше девице сказать было нечего, да и перерыв ее подошел к концу. Она вернулась к своей работе – беготне от клиента к кофемашине и к прилавку с пончиками.

Хуэйфэнь показала на свой рот, и Амелия схватила салфетку и отерла с губ клубничное варенье и сахарную пудру.

Они сидели на солнце, льющемся сквозь окно, и смотрели на парковку перед «Тимом Хортонсом» в Кауансвилле. Солнце отражалось от снега, льда и лужиц, которые появлялись под его лучами. Мир снаружи блестел, как серебро, золото и бриллианты, а внутри ресторана пахло дрожжами, сахаром и кофе, здесь стоял аромат еще беззаботного детства.

– И что теперь? – спросила Амелия.

– Профессор Шарпантье говорил, что карту нарисовал человек, который разбирался в подобных делах, – сказала Хуэйфэнь.

– Картограф, – кивнула Амелия. – Интересно, кто делал тогда, в начале двадцатого века, карты этой местности.

– Кто-то, наверное, делал, – сказала Хуэйфэнь.

Две молодые женщины посмотрели друг на друга.

К картам они относились как к чему-то само собой разумеющемуся и никогда не думали, что, прежде чем составить их, кому-то нужно было обойти все холмы и речки.

– Есть какой-нибудь государственный картографический комитет? – спросила Хуэйфэнь и снова взялась за свой айфон.

А Амелия – за свой. Смартфон стал компасом ее поколения, навигатором по жизни.

Они принялись молча двигать пальцем по экрану, соревнуясь, кто скорее найдет ответ.