Она выставила ему средний палец:

– И еще один для лошади, на которой ты приехал, Ренфрю[61].

– Не подходите слишком близко, – прошептал ему Габри. – Если она вас укусит, вы взбеситесь.

Желина отдернул руку.

– Единственное, что я знаю, – это туча ворон, – сказала Лакост.

– Ты прямо сейчас это придумала, – сказал Бовуар. – С чего это ворон называть тучей?

– Забавно, что вы спрашиваете, – заметила Мирна и прочитала в своем справочнике: – «Так называют большое скопление ворон».

– C’est ridicule[62], – отрезал Бовуар.

Его взгляд прошелся по переполненному бистро и остановился на кадетах.

– Скопище ошибок, – уверенно произнесла Рут. – Вот кто они.

Гамаш издал гортанный звук, что-то среднее между весельем и изумлением.

Глава тридцать первая

– Bonjour, – сказала Лакост, подойдя к столу с кадетами.

Все четверо встали. Она представилась тем, кто ее еще не знал:

– Я старший инспектор Лакост. Я возглавляю следствие по делу об убийстве Сержа Ледюка.

Для Амелии это было все равно что смотреть пьесу. В повторе.

Глава отдела по расследованию убийств стояла перед ней, невысокая, сдержанная, в свободных брюках и свитере с шелковым шарфиком, а у нее за спиной уважительно стояли трое крупных мужчин.

– Это заместитель комиссара КККП Желина, – сказала Лакост, и Желина кивнул кадетам. – Коммандера Гамаша и инспектора Бовуара вы, конечно, знаете.

Четыре старших офицера. Четыре кадета. Словно снимки «до» и «после».

Оливье подтащил еще один столик, и они сели: следователи по одну сторону, кадеты – по другую. Глядя друг на друга.

– Что вы узнали про карту? – спросил коммандер Гамаш.

– Ничего, – сказал Жак.

– Неправда, – возразил Натаниэль. – Мы много чего нашли.

– Просто от найденного никакой пользы.

На это никто не стал возражать.

Они рассказали то, что им удалось выяснить о картографе Антони Тюркотте. При этом они поглядывали на копию сделанной им карты, сидя неподалеку от стены, в которой карта пролежала почти сто лет.

На копии карты все еще оставался красный подтек от клубничного варенья. И остатки сахарной пудры. Поэтому казалось, что они смотрят на каплю крови на снегу.

– Вы хорошо поработали, – искренне сказала Лакост. – Выяснили, кто нарисовал карту, и подтвердили, что это, вероятно, карта для ориентирования на местности.

– Может быть, Тюркотт понимал, что война вот-вот начнется, и хотел получше подготовить сына, – сказал Бовуар и подумал о том, как бы это мог делать отец.

«Что чувствует отец, видя войну на горизонте? Как бы поступил я?» – спрашивал себя Жан Ги.

И он знал, что стал бы делать. Он либо спрятал бы своего ребенка, либо подготовил бы его.

Жан Ги опустил глаза на карту и вдруг понял, что это вовсе не карта. По крайней мере, не карта местности. А карта любви отца к сыну.

– Однако тут есть проблема, – сказала Хуэйфэнь.

– Проблемы есть всегда, – заметил коммандер Гамаш.

– Нет никаких документов, которые свидетельствовали бы о том, что Тюркотт владел этим домом. Или каким-нибудь другим.

– Возможно, он его снимал, – предположил Бовуар.

– Возможно, – сказал Жак. – Но Антони Тюркотта мы вообще нигде не нашли. Ни в каких архивах.

– О нем есть упоминание в Канадской энциклопедии, – сказала Амелия с пылкостью, какой Гамаш еще не слышал в ее голосе.

Она протянула ксерокопию Лакост.

– Merci, – сказала Лакост и, изучив бумагу, передала ее другим. – Судя по этому документу, месье Тюркотт в конечном счете переехал в деревню под названием Стропила. Там он и похоронен.

– Стропила? – в один голос переспросили остальные офицеры.

* * *

– Что они сказали? – требовательно спросила Рут.

– Может, я ослышался, – ответил Габри, – но это прозвучало как Стропила.