Час расплаты - Луиза Пенни (2018)

Амелия села на жесткую скамью по другую сторону прохода и посмотрела поверх головы Рут на витраж. Снаружи казалось, что солдаты возвращаются. А изнутри – они уходили. Прощались. Исчезали.

Под витражом виднелась подпись, однако Амелия не могла разобрать слова.

В церкви были и другие окна, включая красивое круглое окно-розу над дверью. Но только одно окно с картиной.

Причем это был не просто образ. От него веяло чувством. Тот, кто его сделал, работал с любовью. Отдал витражу частичку своей души.

Изображение было детализированное. Замысловатое. Драные, заляпанные грязью носки мальчишек. Обтянутые кожей костяшки на испачканных руках, сжимающих винтовку. Револьвер в кобуре одного из изображенных. Медные пуговицы.

Да, художник работал с большой любовью. Вплоть до последней детали.

И тут Амелия кое-что увидела. Она встала и двинулась между скамьями. Ближе, ближе.

– А ты не должна вспыхнуть огнем? – спросила Рут, когда девушка проходила мимо.

Амелия шла прямо к витражу и смотрела на одного из юношей. На того, что с револьвером. Из его котомки с одной стороны, где пряжка была сломана, торчал лист бумаги.

Она приблизилась почти вплотную и разглядела три сосны. И снеговика.

Глава двадцать первая

– Срань господня! – выдохнула Мирна, отступив от окна.

– Следите за языком, – строго произнес Жак.

– Она сказала «господня», – вмешалась Рут. – Ты что, не слышал?

Мирна отошла еще на шаг назад. Клара подошла ближе, чтобы лучше рассмотреть.

Как только Рут увидела, что торчит из котомки мальчика-солдата, она отправила Амелию за Кларой, Мирной и Рейн-Мари.

– Карта, – прошептала Рейн-Мари, вставая на место отошедшей в сторону Клары.

И теперь они сидели все вместе, разглядывая копию карты, которую вытащил из своей сумки Натаниэль.

– Откуда она у солдата? – спросила Рейн-Мари, и от ее дыхания юноша на стекле немного запотел. – Карта Франции или там Бельгии. Вими или Фландрии. Карта поля боя – это было бы понятно. Но Три Сосны не поле боя.

– И ведь никто не обращал внимания, – сказала Клара. Она встала и снова подошла к витражу. – Я всегда им восхищалась, но никогда не разглядывала.

– Кто они были? – спросила Хуэйфэнь. – Тут внизу много имен. Это они?

Она показала на подпись под витражом:

Они были нашими детьми

А потом список. Никаких званий, только имена. В смерти они все стали равны.

– Этьен Адер. Тедди Адамс. Марк Больё.

Трескучий голос Рут наполнил церковь. Все оглянулись на нее и увидели, что старая поэтесса не читает имена. Она смотрит перед собой на алтарь. И произносит их по памяти.

– Фред Дажене. Стюарт Дэвис.

– Ты их выучила? – спросила Мирна.

– Наверное, – ответила Рут.

Она посмотрела на окно, на надпись, на юношей, имена которых знала наизусть.

– Я думала, этот витраж, он вроде как обобщение, – сказала Мирна. – В память всех, кто погиб на войне, а не конкретных парней из этой деревни. Но теперь у меня возникли вопросы.

– Кто они? – подхватила Рейн-Мари.

– Кто он? – уточнила Клара, показывая на молодого человека, который явно был центром композиции.

– У него револьвер, а у других – винтовки. Почему? – спросила Рейн-Мари.

– Мне кажется, револьверы носили только офицеры, – сказала Мирна.

– Он не может быть офицером, – возразила Хуэйфэнь. – Он совсем мальчишка. Наших лет. А может, и моложе. Все равно что сказать… – она показала на Натаниэля, – будто он старший инспектор. Это смешно.

– Кто знает, кто знает, – пробормотал Натаниэль, но его никто не услышал.

– Не так уж и смешно, если все погибли, – сказала Мирна. – Повышение в звании на поле боя.

– И все же главный вопрос, почему у него оказалась карта, – сказала Клара, показывая на карту, торчащую из его котомки.