Час расплаты - Луиза Пенни (2018)

На скамьях лежали другие копии, а рядом с ними – тарелки с остатками ростбифа, рукколы и сыра камамбер на багете. Куриное мясо, соус песто и яблочные дольки на мягком, свежей выпечки, многозерновом хлебе от Сары. И различные бутылки пива и лимонада.

Когда Арман и Рейн-Мари только переехали жить в Три Сосны и заметили, что местные жители берут еду в церковь, они были удивлены. И даже осуждали этот обычай.

Но спустя два-три месяца Рейн-Мари спросила: «Разве есть правило, запрещающее есть или пить в церкви?»

И они попробовали. Поначалу это казалось неловким, неправильным. Словно Бог оскорблялся, видя еду в своем доме. И так продолжалось, пока они не поняли: есть, разговаривать и смеяться в церкви не святотатство. Святотатство – оставлять ее пустой.

– Как же вы ее заметили? – спросил у Амелии коммандер Гамаш.

– Как же вы ее не замечали? – спросила она.

Клара хотела приструнить Амелию, но вовремя остановилась, ведь вопрос был справедливым. Как они не заметили этого? Неужели их настолько приковывало к себе лицо солдата, что все остальное отходило на второй план, как и сказал молодой преподаватель?

И что еще непонятнее, было ли это намеренным отвлечением внимания?

– Я смотрела на нее. – Амелия махнула рукой в сторону Рут. – Она все говорила и говорила о чем-то…

– Об истинной природе человека и его месте во Вселенной, – сказала Рут, адресуясь к Шарпантье. Она восхищалась двумя его палками против одной своей. – А по существу, о смысле жизни.

– Конечно, – сказал молодой преподаватель.

– …и мое внимание, – продолжала объяснять Амелия, – переместилось на окно за ее спиной. Тогда я и увидела.

– Мы можем пойти куда-нибудь в другое место? – спросил Жак, вставая со скамьи. – Я себе уже задницу отсидел.

– У меня тоже болячка в заднице, – заметила Мирна, глядя на своего постояльца.

– Идемте, – сказала Клара. – Я устала, и Лео уже пора выйти.

Львенок спал у нее на коленях, а Анри и Грейси спали на полу под скамейкой Рейн-Мари.

Не успели они выйти, как Амелия услышала в темноте умоляющие голоса двух женщин:

– Пи-пи. Ка-ка.

Она остановилась на дороге в ожидании. Спиной к церкви. К этому окну.

– Пи-пи. Ка-ка.

Отвечая на вопрос, как она сумела увидеть карту, Амелия не стала откровенничать. Если всех привлекало лицо солдата, то ее оно отталкивало.

Его ужас.

Но сильнее всего ее пугало и заставляло отворачиваться выражение прощения на его молодом лице.

И потому, в отличие от остальных, она была вольна, а может, вынуждена смотреть на другие части витража.

Тогда-то она и увидела карту.

Наконец Лео закончил свои дела, и Клара подобрала его, а потом передала маленький теплый комочек Амелии:

– Идем домой.

Придя домой, Арман показал Гуго Шарпантье отведенную ему комнату на первом этаже и душ, потом он переоделся, а Рейн-Мари поставила чайник и быстро собрала ужин.

Двадцать минут спустя появился пахнущий мылом Шарпантье в халате, приглаживая рукой тускло-коричневые волосы.

Гамаш находился в гостиной перед камином. Ужин из вареной рыбы и спаржи стоял перед ними на раскладном столике.

– Ждете меня? – спросил Шарпантье. – А где мадам Гамаш?

– Я просил ее присоединиться к нам, но она взяла поднос в спальню. Хотела оставить нас вдвоем, чтобы мы могли поговорить.

– У нас есть столько тем для разговора?

– Я думаю, да. А вы – нет? Вина?

– С удовольствием, patron.

Гуго Шарпантье не многих людей называл patron, и Гамаш был одним из этих немногих.

Он налил вино в бокалы.

– Почему здесь эти кадеты? – спросил Шарпантье.

– Они были более других близки с профессором Ледюком. Кадеты Клутье и Лорен выпускаются в этом году, и почти три года он протежировал им.

– Вы опасаетесь, что они заражены, – сказал Шарпантье. – Слишком долго находились слишком близко к той чуме, какую представлял собой Ледюк.