Танцы марионеток - Елена Михалкова (2009)

Юлька закружилась по комнате, подняв руки вверх, воображая себя танцовщицей. Но тут старый шкаф, неодобрительно наблюдавший за ней, исподтишка выставил угол, и она, конечно же, врезалась в него.

– Ой-ей-ей!

Задрав подол, Юлька, морщась, рассмотрела место удара. Синяка пока не было, но она чувствовала, что быть ему синим, с лиловой каймой, в тон ее платью, которое с этого вечера она решила считать счастливым. Подумав о прошедшем вечере, она тут же выкинула из головы синяк и перестала сердиться на шкаф.

Потому что именно в нем, в этом счастливом платье, она встретила Его! Юлька поднесла к лицу запястье, втянула в себя слабый аромат, витавший над кожей. Теперь этот запах будет связан с их встречей, разговорами, его улыбкой… «Попрошу старуху, чтобы она разрешила мне взять духи еще раз. Нет, не разрешит! Возьму без спроса».

Они провели у Мансурова в мастерской почти три часа! Точнее, она провела, потому что вскоре после их прихода Конецкая спохватилась, что забыла зайти к какому-то удивительному специалисту, делавшему обувь ей на заказ и жившему по соседству. Заохала совершенно по-старчески, и на миг Юльке даже стало жаль ее, особенно когда она бросила взгляд на старухины ноги, костлявые, в замшевых ботинках.

Она уже решила, что сейчас им придется уйти, и от этого всю ее жалость смыло в одну секунду, но тут как-то само собой сложилось, что Марта Рудольфовна пойдет одна и вернется буквально через двадцать минут. «Нет-нет, не нужно меня провожать!» Они с художником настаивали, но старуха обиделась – кажется, заподозрила, что к ней относятся покровительственно. И в итоге уковыляла, а они с Романом остались вдвоем.

Господи, как он на нее смотрел! Она, конечно, запомнила его лицо по тем фотографиям, что показывала ей Конецкая, но в жизни он оказался еще лучше. В густых волосах у него заплелась седина, в уголках глаз были мелкие-мелкие морщинки, делавшие его мужественное лицо добрее. Художник! Талантливый художник, которого знает вся Москва! Ну хорошо, пусть не вся, а только образованная Москва, просвещенная Москва, к которой сама Юлька благоразумно себя не относила.

Она не запомнила, о чем они говорили так долго – почти весь вечер. В памяти осталось чувство полета и нереальности происходящего, пока они были вдвоем, которое не нарушилось даже с приходом Марты Рудольфовны. Зато реальность громко заявила о себе, когда в мастерскую поднялась миниатюрная женщина с голубыми глазами, тонкими руками и такими крошечными пальчиками, словно ее недавно превратили из мышки в женщину, и превращение завершилось не до конца.

– Кристина, моя жена, – познакомил их Мансуров, и тут Юлька поняла, что все происходящее с ней – взаправду.

Только в грубом реальном мире у невозможно прекрасных художников могли существовать маленькие жены с невинным и в то же время внимательным взглядом. С одной стороны, это не могло не огорчать. С другой, свидетельствовало о том, что у ее так внезапно начавшейся сказки может быть продолжение! Жена была старая, наверное, лет тридцати пяти, а может, даже и сорока – Юлька знала, что к такому возрасту люди уже не умеют любить и от их семейной жизни остается только добротная привычка. Когда Марта Рудольфовна увела Кристину «посекретничать», Роман даже не возражал, и он не посмотрел вслед жене «долгим взглядом», как пишут в женских романах, – а это означало, что он к ней равнодушен. Вместо этого он посмотрел на нее, Юльку! И сделал ей такое предложение, от которого она потеряла дар речи…

– Что?! – ахнула Кристина. – Портрет?!

Роман нахмурился, отвел взгляд, пытаясь скрыть смущение. Собственно, ничего такого, из-за чего стоило бы ахать, в его словах не заключалось. Он всего лишь упомянул мимоходом, что собирается написать Юлин портрет – он уже мысленно видел его и чувствовал знакомое лихорадочное нетерпение перед работой, которое последние годы совсем не приходило к нему.

– И с каким же букетом ты собираешься ее писать?