Нежные листья, ядовитые корни - Елена Михалкова (2015)

– Что за ерунда… Наверное, переложила и забыла. Ну, так про Савушкину. Этот тип, его Григорий звали, что-то ей сказал. Что уже само по себе было удивительно, потому что обычно он не трепал языком. Мы потом пытались узнать, что именно, но Кувалда молчала как партизан, а к самой Любке подкатывать с такими вопросами было опасно. Вроде бы он сделал ей замечание, но по какому поводу – неизвестно. Сова огрызнулась, он разозлился – и через пять минут они уже орали друг на друга. Ну как – орали… Орал Григорий. Рык у него был такой, что писклявую Любку заглушал напрочь. Прибежала завуч. Савушкиной сделали выговор, охраннику ничего не сказали.

– То есть сочли нормальным, что он повысил голос на школьницу? – уточнил Илюшин.

Бабкин с Машей дружно рассмеялись.

– Макар, ты в России учился или за границей?

– Это было так давно, что я все забыл, – отшутился Илюшин.

– А я и рада забыть, но помню, – серьезно сказала Маша. – В школе дело обстоит так: подросток по умолчанию всегда неправ. Там ведь каждый взрослый облечен маленькой, но властью. А иногда и не маленькой. Григорий был оскорблен в лучших чувствах: на него, взрослого солидного мужчину, кричала какая-то мелкая тля! Он стал к Любке цепляться. Однажды не пускал ее в школу, пока ноги как следует не вытрет – говорил, у нее подошвы грязные. В другой раз она выскочила покурить на перемене, он ее заметил из окна и не поленился дойти до директора. Опять был скандал, Любке грозили, что ее исключат из школы. Савушкина бесилась ужасно! Называла Григория орангутангом. Когда проходила мимо его стола, начинала гукать, как обезьяна. С третьего раза до него дошло, в чем дело, и он тоже озверел.

– И чем закончилось это противостояние двух культур? – ухмыльнулся Илюшин.

…О том, что случилось, Маше шепотом рассказала Мотя Губанова. Мотя хронически отставала по химии, и добрейшая Валентина Андреевна разрешила ей приходить на полчаса раньше, чтобы позаниматься. Так из-за своей неуспеваемости Мотя стала единственной из всех учеников, кто своими глазами узрел последствия Любкиного финта.

В то утро дежурный учитель, подойдя к школе, обнаружил, что она закрыта. Охранника, по совместительству выполнявшего функции сторожа, нигде не было видно. Пока нашелся запасной ключ, пока провозились с замком, прошло минут десять. Уже и другие учителя подтянулись, дергали дверь, кидали камушки в окна первого этажа. Но, ко всеобщему негодованию, Григорий так и не появился, хотя шумели изрядно.

«Где этот вахлак?» – возмутилась педагогическая общественность. Учитель труда как человек, хорошо знающий жизнь, предположил, что охранник нажрался в хлам и теперь дрыхнет. Валентина Андреевна попросила его выбирать выражения при детях. Трудовик покосился на Губанову и высказал сомнения в том, что этот великовозрастный ребенок услышал что-то новое для себя. Тут подошла завуч и решительно направилась в подсобку, прервав таким образом разгорающуюся полемику.

Все остальные последовали за ней. «Нажрался!» – шепотом настаивал трудовик. «Дмитрий Юрьевич, воздержитесь от инсинуаций!» – ругалась химичка. Мотя тащилась за ними следом, притворяясь невидимым слоном.

Дойдя до подсобки, ожидаемо обнаружили, что закрыто изнутри. Стучали-стучали, кричали-кричали и в конце концов начали уже посматривать друг на друга беспокойно: уж не помер ли этот упырь? Совсем было решили, что пора вызывать милицию, но тут дверь распахнулась.

Дальнейшее с первого раза Мотя не смогла рассказать. Возбужденно размахивала руками, мычала, краснела… Маше пришлось по капле выцеживать из нее, что же они увидели.

А увидели они, как из подсобки вышла десятиклассница Любка Савушкина. Нагишом, если не считать цепочки и скромнейших туфелек-лодочек. Пышные Любкины груди светились в утреннем полумраке, как дыни, напоенные солнцем. Розовела шейка. На шелковом животе отпечаталась резинка от трусов.