Химера - Тесс Герритсен (2015)

Профитт посмотрел на мертвенно-бледное лицо администратора НАСА, и ему стало жалко беднягу.

– Когда мы найдем способ борьбы с этим организмом и будем знать, что способны уничтожить его, тогда можно говорить о возвращении ваших людей на Землю.

– Если они еще будут живы, – пробормотал президент.

Профитт и Роман посмотрели друг на друга и промолчали. Они понимали очевидное. Лекарство вовремя не найдут, и астронавты не вернутся на Землю живыми.

В тот душный день Джаред Профитт надел пиджак и галстук, но жарко ему не было. Возможно, другие люди стали бы жаловаться на невыносимое пекло, царившее летом в округе Колумбия. Но он спокойно переносил высокие температуры. Вот зимы он боялся, потому что был слишком чувствителен к холоду; в морозные дни его губы синели и он дрожал даже в нескольких шарфах и свитерах. Из-за кондиционера он и летом держал в кабинете свитер. Сегодня температура была за тридцать, и, когда Джаред шел по улице, его лицо блестело от пота, но он не стал снимать пиджак и ослаблять узел галстука.

После собрания его прошиб озноб – и физически, и морально.

Он нес свой обед в коричневом бумажном пакете; собираясь по утрам на работу, он всегда брал с собой одно и то же. Он шел своим обычным ежедневным маршрутом – на запад, по направлению к реке Потомак, мимо Зеркального пруда. Привычный распорядок успокаивал его. В его жизни было так мало вещей, которые вселяли в него покой, и, становясь старше, он все больше придерживался определенных ритуалов, словно монах какого-нибудь религиозного ордена, соблюдающий ежедневный ритм работы, молитвы и размышлений. Во многих отношениях он походил на древних аскетов – людей, которые ели лишь для того, чтобы напитать организм энергией, а одевались только потому, что так положено. На людей, для которых достаток ничего не значил.

Фамилия Профитт[41] совершенно не подходила ему.

Он замедлил шаг, оказавшись на поросшем травой пригорке возле Мемориала жертвам вьетнамской войны, и посмотрел вниз, на печальную очередь туристов, медленно проходящих мимо стены с именами погибших. Он знал, о чем они думали, глядя на плиты из черного гранита, пытаясь представить себе ужасы войны: «Так много имен. Так много погибших».

«Да вы даже представить себе не можете», – подумал Профитт.

Он нашел свободную скамейку в тени и присел поесть. Джаред достал из пакета яблоко, кусочек чеддера и бутылку воды. Не «Эвиан» и не «Перрье», а простую воду из-под крана. Он ел медленно, наблюдая за туристами, бродившими от мемориала к мемориалу. «Вот так мы чтим наших военных героев», – подумал он. Общество возводит статуи, гравирует мраморные плиты, поднимает флаги. Оно содрогается от того, сколько людей с той и с другой стороны погибло в этой кровопролитной войне. Во Вьетнаме погибло два миллиона солдат и мирных граждан. Пятьдесят миллионов полегло во Второй мировой войне. Двадцать один миллион – в Первой мировой. Цифры ужасают. Люди должны задуматься: есть ли у человека более опасный враг, чем он сам?

Ответ – да.

Люди не видят его, но он всегда рядом. Внутри их. В воздухе, которым они дышат, в пище, которую едят. На протяжении всей истории человечества он был человеческой погибелью и будет существовать даже после того, как люди исчезнут с лица земли. Этот враг – микробный мир, и на протяжении веков он уничтожил гораздо больше народу, чем все войны, вместе взятые.

С 542 по 767 год н. э. сорок миллионов умерло во время пандемии, которую называют чумой Юстиниана.

В XIV веке, во время новой вспышки «черной смерти», умерло двадцать пять миллионов человек.

В 1918 и 1919 годах тридцать миллионов умерло от гриппа.

А в 1997 году в возрасте сорока трех лет от пневмококковой пневмонии умерла Эми Соренсен Профитт.

Джаред доел яблоко, положил огрызок в пакет и скрутил коричневую бумагу в плотный сверток. Хотя обед был скудным, он насытился и решил еще немного посидеть на скамейке, допивая воду.