Девушка с плеером - Валентина Назарова (2019)

Как описать музыку? Это невозможно, да и, наверное, не нужно. Лучше я опишу, что почувствовала в тот момент, когда Крис закрыл глаза и провел пальцами по струнам болтавшейся у него на шее красной электрогитары. Когда он снова открыл глаза и невидящим, полным тоски и гневного величия взглядом обвел толпу, я поняла, что это уже не он. Это был кто‐то другой. Кто‐то могущественный, пугающий и манящий. Меня накрыли ужас и восторг, и я хотела только одного: чтобы музыка никогда не прекращалась.

Мне не забыть ту первую песню. Это был кавер The Stone Roses, я знала только припев, но слова не имели значения. Толпа произносила их вместе с ним как заклинание, и своим хрипловатым баритоном Крис вел нас узкой тропой через долину смерти.

— I am the resurrection and I am the light, — повторял он, закрыв глаза, и я верила ему.

Когда песня кончилась, зал взорвался аплодисментами. В свете прожектора, выхватывавшего из темноты его напряженный силуэт, Крис слегка прищурился.

— Фак, как же мне не хватает ритм-секции, — слегка задыхаясь, шепнул он в микрофон, озираясь на пустующие позади него барабаны. — Из меня хреновый соло-артист — слишком громко пою.

Из зала послышались смешки. Услышав его слова, двое парней, похожих на хипстеров, которые играли в группе, выступавшей ранее, запрыгнули на сцену. Крис обнял ребят. Один взял бас, другой устроился за простенькой барабанной установкой. Потом они склонились друг к другу, пошептались, и Крис снова вернулся к микрофону:

— Раз-два-три, поехали.

Паб заполнили обжигающие злые аккорды до боли знакомой «Shadowplay» Joy Division.

— To the center of the city in the night, waiting for you, — шептал он, слегка покачиваясь.

Мне невольно вспомнился другой кавер на эту же песню, тот, что исполнил Брэндон Флауэрс на сценепирамиде[9] Гласто в 2007‐м. Первая песня после перерыва. Ты помнишь? Это какой‐то знак мне?

Движения Криса, казавшиеся прежде нервным тиком, превратились в неистовый танец. В момент гитарного соло он повернулся спиной к аудитории, и я увидела проступившее на его спине влажное, похожее на рисунок из теста Роршаха, пятно пота. Он весь лучился каким‐то статическим электричеством, которое, соединяясь с шепотом толпы, взрывалось под потолком ослепительным фейерверком, и его искры приземлялись на головы всех присутствующих и на гриф гитары Криса.

Он был шаманом, и его устами той ночью в полутемном бэкруме[10] про`клятого паба со мной разговаривала Вселенная. Меня охватило неистовое желание прикоснуться к нему, обладать им, стать частью обряда, свидетелем которого я была.

В какой‐то момент я обнаружила, что стою у самой сцены, оставив Стюарта далеко позади, и покачиваюсь в такт медленно и томительно отдающейся в теле «Where Is My Mind». Крис посмотрел мне в глаза. Или мне так показалось, потому что я очень хотела этого. Песня закончилась, он тяжело дышал.

— Эй, Крис, давай что‐нибудь из The Red Room! — раздался крик из толпы.

На секунду его глаза налились уже знакомой мне яростью, но он только отхлебнул пива и криво улыбнулся.

— А кто это? — произнес он в микрофон. — Я не знаю такую группу.

В зале опять послышались смешки.

— Ладно, мальчики и девочки, я вас всех тут уже утомил. Следующая песня последняя, и она моя. — Он повернулся к музыкантам и что‐то шепнул.

Вступила легкая романтическая гитара. Я невольно начала танцевать, крутясь на носочках красных балеток. Его голос был тихим и почти нежным, когда он пел, слегка касаясь микрофона губами, что‐то про любовь и про смерть. Я не знала слов, да и не слушала, у меня в голове отдавалось эхом снова и снова: «Where is my mind», пока я неотрывно следила за движениями его влажных губ.

Музыка закончилась так внезапно, словно кто‐то откинул одеяло, пока я спала.

— Спасибо, — только и сказал Крис, а потом вытер пот с лица и спрыгнул со сцены, аккуратно прислонив гитару к стене.