Ловец - Надежда Мамаева (2018)

Зак лишь улыбался искренне, широко, счастливо. Даже когда он завел меня в малую гостиную со словами: «Матушка, разреши тебе представить одну замечательную девушку», — так и не отпустил руки.

Зато после его фразы в комнате удавленником повисла тишина.

Причина была проста: помимо собственно матушки и отца в гостиной на диване расположились еще две дамы. Причем, если первая — миловидная кокетка в муаре и в повязкой на голове, которую украшало перо, — выглядела вполне невинно, то у второй дамы — в возрасте и в боа — матримониальные планы на одутловатом лице читались крупными рунами.

Зак замялся. Двери открывал он сам по причине малого числа слуг и, перед тем, как войти в гостиную, предупредил, что его матушка всегда в это время пьет чай. На гостей, он, видимо, не рассчитывал.

Матрона, чью шею украшал воротник из крашенных перьев, гневно засопела и в упор уставилась на Зака. Но тому было плевать. Словно он каждый день и не по разу практиковался держать такую дистанционную атаку.

Единственный, кто веселился от души в этот момент — это Клим. Пацан радостно цапнул последнюю слойку с чайного подноса и старательно начал жевать. Причем в тишине звук хруста сухого теста был столь отчетлив, что все присутствующие невольно повернулись к младшенькому. Под прицелом стольких взглядов Клим совершил невероятное: в один присест сумел запихнуть в рот оставшуюся половину слойки и, старательно работая челюстями, наплевав на манеры, выдал:

— Брат, учти, я за тебя пиджаки донашивал, но потенциальных невест — ни за что, — все это он произнес, кивая на гостий.

При его словах тучная гостья поперхнулась вдохом, а ее дочурка (ибо фамильное сходство было налицо) хихикнула и стрельнула глазками в Клима. Видимо, она-то была совсем не прочь от этой рокировки.

Клим, к слову, не растерялся, и, наперекор собственным же словам подмигнул девице, которая тут же зарделась. Вот только мамашу прелестницы одними подмигиваниями было не усмирить.

— Элеонора, как это все понимать?

Матушка Зака, вытянувшаяся в рюмочку, сглотнула, словно в ее горле засел большой ком, и чуть извиняющимся тоном произнесла:

— Я искренне сожалею, что ввела вас в заблуждение. Но я не знала… к тому же мой старший сын — тут она сделала ударение на «старший», словно говоря: «да, он не подарок, но я все равно его люблю, потому что он мой ребенок, хоть и повзрослевший», — вправе сам принимать окончательное решение.

Тут я поняла, что Элеонора, как бы она ни старалась найти Заку подходящую партию, как бы ни подыскивала невест, всегда знала грань, за которую не переходила: помолвка — помолвкой, но довести ли дело до алтаря — инициатива сына. Невольно сравнила с собственной матерью: как родительница уговаривала, убеждала меня и довлела над заключением брака с Грегом, описывая его достоинства. Я же, очарованная заботой жениха, и помыслить не могла о том, чтобы остановиться и подумать. А потом… Сама виновата: приняла влюбленность за любовь. Это сейчас осознала особенно отчетливо. Я никогда не любила мужа и не делала свой выбор сама, идя под венец.

В семье же Зака уважали мнение каждого. И, как ни странно, куча разорванных помолвок — тому доказательство.

Матрона раскрыла веер и начала им обмахиваться, ожидая дальнейших извинений. Но вот Зак, чувствовавший себя виноватым и передо мной, и перед матушкой, перебил заговорившую было Элеонору:

— Мама, ваши извинения излишни. Кто должен здесь просить прощения, так это я. И в первую очередь перед вами и отцом, за то, что раньше не познакомил вас с Шенни — моей невестой.

Клим при этих словах братца присвистнул, отец, хранивший молчание и куривший трубку, закашлялся. А я возмущенно уставилась на Зака.

— Ах ты, щенок, — вышла из себя обладательница боа. — Чтобы мою дочь, да за которой приданого три ткацких фабрики и целый чайный сектор на востоке империи предпочесть… этой, — она кивнула в мою сторону. — Да на ней даже платье с чужого плеча.