Детство - Василий Панфилов (2019)

— Егором родители назвали, милые барышни, — Снимаю шляпу и раскланиваюся курвуазно, со всем нашим почтением. Те снова — хи-хи, да ха-ха! — Робинзоню я в местных лесах, но токмо без Пятницы, Субботы и прочих Четвергов!

— Какое прелестное дикарское ожерелье, Фаина, — Сказал та, что беленькая — с лицом, похожим на козью мордочку, — и как уместно оно на этом молодом человеке!

— Хи-хи-хи!

Обступили ишшо тесней, и ну трогать! Одной пончо антиресно, вторая за ожерелья трогает, третья копьецо в руках вертит. А сами, невоспитанные такие, и не представилися!

— Пойдём, — Поманила меня рукой щекастая, и уже сторожам — пропустите!

Народу на дорожках пока немного, рано ишшо для дачников. Крестьяне в это времечко успели уж спины наломать, да обедать усаживаются, а енти токмо на веранды выползают, зеваючи. Известное дело, господа!

Козьемордая с подружкой маски у меня взяли, и ну бегать вокруг, дурачася. Кобылы здоровые, а туда же! Но пусть, енто маркетинг и реклама. Полезно!

— Смотри, Марочка! — Смеялася одна, всё прячася за мной, — Я злобный абориген-людоед из далёкой Тасмании! Буу!

И из-за спины у меня высовывается, воздухом ухо щекотит. Приятственно!

Наконец привели меня к дому — большому, но такому несуразному, что сразу видно — холодничок, зиму в таком не переживёшь. Места вроде и много, а бестолково всё, не по уму. В сам дом заводить не стали, но оно и понятно — где я, а где они!

На веранде хлопотала немолодая, никак не меньше двадцати пяти годков, служанка, накрывая на стол и поглядывая в мою сторону неодобрительно. Пожилой толстый господин сидел с книжкой поверх уложенного на коленях живота и любопытственно поглядывал на нас. Щекастая Фаина переглянулсь с им, вроде как незаметно для меня. Маскировщица!

— Мальчик, что ты хочешь за эти безделушки? — Голосок такой презрительный, что прям фу ты ну ты!

— И-эх! — Сымаю шапку и вручаю козьемордой, — Спешите видеть! Атракцион! Неслыханная щедрость против уникальной жадности! Спешите делать ставки!

Господин в голос расхохотался. Будь он из мужиков, я бы сказал — заржал конём. Но господа, они завсегда смеются, даже когда ржут.

Фаина нахмурила брови, пока подружки её смеялися заливисто, друг за дружку держася.

— И-эх, госпожи хорошие! Нешто не войдёт абориген из лесов бутовских в положение конкистадоров иноземных! Поиздержалися в пути, нетути золота и серебра, обнищали совсем. Но мы, индейцы свирепые лесов здешних благодатных, принимаем в оплату всё! Могём медью звонкою, могём одеялами иль рубахами, топорами и ножами, да хучь и солью!

— Честная мена! — Усмешливо сказал господин с веранды, картавя так же, как его дочка, — Ну что, Фаина?

Щекастая оглядела меня и кивнула, прищурив и без того небольшие чёрные глазки.

— Пойдём-ка! — Поманила она меня к сараю коротки пухлым пальцем, где взяла топор, держа так неловко, что ясно — чуть не впервые струмент схватила, — Меняю топор железный, кузнецами умелыми скованный, на все твои топоры каменные, поделки неудачника криворукого.

Подруги её тут же вертятся, смеются.

— Ах, милая барышня-рыцарь из конкистадоров заморских, — Кривляться я умею не хужей, чай на Хитровке таких умельцев побольше, чем в гимнасиях водится! — Поделка фабричная противу оружия священного, в речке-говнотечке освященного, по завету предков сделанного!

Торговалися мы долго, чуть не цельный час на потеху публике. К подружкам ейным ишшо какие-то девки присоединилися, да детвора всяка-разная. С ними няньки-мамки-бабки-дедки. Соседи и знакомцы, я так мыслю.

Крутились-вертелись, вопросами раздёргивали. Некоторые пыталися купить у меня, но господин с веранды осёк их:

— Это неспортивно, господа.

Ах ты, думаю, скотина такая! Чилавек денюжку пытается заработать на пожрать, а тебе неспортивно! Но смолчал, чего уж там, только торговаться злее стал. Но и Фаина картавая тоже не лыком шита, всякого хлама в ответ наменяла немало.