Детство - Василий Панфилов (2019)

Перетянут плетью по хребту раз-другой, да и плюнут на дурачка. Не всегда, канешно, но часто так бывает. И остаются крестьяне при своём, а баре с таком восвояси уезжают. Правда, и у бар на такое свои хитрости есть.

— Я вижу, что доспехи! — А голосок такой начальственный, вот её мужу-то будущему не свезёт! — Почему доспехи? Маски где? Пончо?

— Ну дык… я ж не старьёвщик-то, — И глаза округляю — синие-пресиние! Морда лица у меня обычная, на пучок пятачок, а вот глаза, девки на Хитровке говорили, красивые. И хозяйки, когда по Москве ходил, руки свои в работы предлагаючи, тожить. Синие патаму што, ну прям совсем пресовсем, а ресницы тёмные. Выразительные глаза, вот, — Мне муки порченой да портков господских ношеных, не по размеру, и не нужно больше.

Козьемордая тряхнула головой, посмотрела на меня и тряхнула ещё раз, ажно волосёнки светлые из-под шляпки выбилися. Блёклые.

— Причём тут старьёвщик, мальчик?

— Ну так… поторговаться для веселья, как на ярмарках, оно как бы и можно, но денюжек-то с ентой барышни, Фаины, так и не получил. Сама не дала и другим запретила. Я и подумал, значица, что чем другим торговать надобно, а то опять… так вот…

— Вот оно в чём дело? Ну, Фая… Не бойся, мальчик, — И по руке гладит, — Приноси. Маски в другой раз приноси. Пончо.

Слова так по отдельности, будто с дурачком деревенским разговаривает.

— А… ну как барышня Фаина снова захотит чево-ничево из старья? — Чево бы дурачка-то не закосить? Хотит барышня, так и на ей! — Ну, заместо денег?

— Я поговорю, — А сама ажно ножкой притоптывает, злиться начала, значица.

— Вы-то, бырышня, и тово… А ну как та барышня тоже… тово?

— Задаток тебя устроит?

— Ну, оно как бы и да, — Подпускаю в голос сомнений, и козьемордая, топнув снова ногой, потащила меня за собой. Проживает она, как мне и думалося, по соседству с щекастой той старьёвщицей. Не столько подружки, значица, сколько соседки. Вроде как дружат, а вроде как и поддруживают.

— Жди!

Оставив меня на лужайке перед домом, она легко взбежала на веранду и скрылась внутри. Стою, в носу ковыряяся, пока служанка пялится неодобрительно. Ишь! Будто не знаю, что при людях козявки из носа добывать не принято! Чай, не уголь. А што она? Смотрит так, будто я рубль одолжил и возвращать не спешу. Ты здеся наёмный персонал, ну и неудовольствие своё не мне выказывай, а дочке хозяйской! А то пялится!

Минут через несколько барышня вернулася, сунув в руку три рубля медной мелочью.

— Задаток, — Сказала она, — За маски и пончо из травы. Спросишь Елбуговых. Лиза Елбугова, это я.

— Так значица, приятственно познакомится, — Ответствую вежественно и ногой босой по земле — шарк! — А я Егорка, значица.

Лицо у козьемордой барышни Лизы сделалося таким, что и непонятно — стукнуть ей меня больше хочется, иль посмеяться. Снова головой так — дёрг! Не падучая у неё? Отдвигаюся подальше, а ну как заразное што? Не хватало ишшо вот так вот на Хитровке задёргаться! Или енто от умственности лишней, што из мозгов через ухи вылазит?

А барышня тем временем перечисляет, што ей нужно, и как енто што должно выглядеть. Оно несложно вроде как, но переспрашиваю кажный раз, што и как. Злится барышня, ан не зря переспрашиваю. Понятно, што ей самой и непонятно толком, што же ей хотца. Известное дело, баба! Така маленькая, а уже голову морочит и злиться на меня за то, што сама бестолковится.

— Анфан террибль[56]!

— Сама такая!

Барышня козьемордая вылупилася на меня, а я в ответ, значица. Дескать, што смотришь-то? Снова головой дёрнула, но смолчала. Решила, наверное, што показалося. А то! Глаза ж у меня выразительные, дяденьки разбойники говорили, што такие гляделки — первеющее оружие для мошенника. Вот так луп-луп, и верится.

— Всё понял?

Киваю головой так, што куда там лошади, когда та от слепней отмахивается!