И вот он вдруг снова здесь. Зачем, спрашивается, явился?

– Иван Степанович, помогите. – Киселев неуверенно улыбался, прижимая руку к груди. – В изоляторе познакомился с одним мужиком. Правильный мужик, нормальный.

– Угу. – Он скептически опустил уголки рта. – Туда только такие и попадают, Киселев.

– Я не в том смысле. Я в другом. – Киселев замялся.

– В каком?

– Ну… Помог он мне там. Заступился, когда прессануть меня пытались. Вступился за меня. Говорил со мной. Правильно говорил. О Боге.

– А-а-а, тогда понятно.

Иван Степанович откинулся на спинку рабочего кресла, расслабившись окончательно. Никакого отношения визит Киселева не имеет к подмене подозреваемых в деле с наездом на его сына. Волноваться причины нет. За сокамерника хочет попросить. Или передачу передать. Или на свидание рвется. А может, и то и другое вместе.

– Как фамилия твоего благородного сокамерника?

Киселев назвал.

– Ну, сидит он еще. Суда ждет. А ты чего хотел-то? Адвоката ему оплатить? Так есть у него адвокат. Хороший адвокат.

– Да знаю я про адвоката. Передачку ему хотел передать. Сигареты, сало, носки шерстяные. Там холод собачий. Бетон. А у него ноги больные.

– Хорошо. Распоряжусь, – следователь опустил взгляд в бумаги. Подождал. Визитер не уходил. – Что-то еще?

– А свидание нельзя устроить, Иван Степанович?

– Свида-ание! Устрои-ить! – Он хмыкнул, коротко глянул на Киселева. – Нашел сводника.

А про себя подумал, что мужик сильно сдал. От того, пышущего гневом, ненавистью и жаждой мести здоровяка, который выл, плакал, матерился и пытался дотянуться до шеи Глеба Панкратова через полчаса после аварии, почти ничего не осталось. Сильно исхудал Киселев-старший. Ссутулился. Взгляд потух. Борода какая-то нелепая прибавляла ему лет десять возраста.

Сдал мужик, сильно сдал. И вопреки правилам, установленным самому себе, он снова пожалел Киселева.

– Хорошо. Будет тебе свидание с твоим сокамерником. Что-то еще?

– Нет, все, спасибо.

Киселев попятился к двери, руку все так и держал у груди, словно безмолвную клятву давал.

– Я распоряжусь, – пообещал следователь. – Позвонишь тогда, уточнишь дату.

– Спасибо, Иван Степанович. Спасибо.

Киселев исчез за дверью. И только тогда он встал с места и заходил по кабинету.

Мысли. Его одолевали всякие нехорошие мысли.

Что за блажь такая – напрашиваться на свидание с человеком, которого больше никогда в своей жизни не увидишь. Спасибо сказать?

Возможно…

Почему так долго ждал, освободившись в зале суда? В себя прийти не мог, душевные раны залечивал?

Тоже возможно…

А также возможно и другое.

Он вернулся к своему столу. Снял телефонную трубку и набрал номер следственного изолятора. Попросил нужного человека к телефону.

– Киселеву разреши свидание с одним из подследственных. – Он назвал фамилию. – Передачу еще прими.

– Будет сделано, Иван Степанович.

– Да, и на момент их свидания нужны уши. Сделаешь?

– Конечно.

– И обо всем потом доложишь.

– Без вопросов, Иван Степанович.

– Вот и ладно. Скажи… А там в самом деле холодно? В его камере? И правда носки шерстяные нужны? Ноги у него больные?

– Ну да, ревматизмом вроде страдает. Застарелым. Ходка-то уже не первая. У наших с вами старожилов по букету болезней.

– Это так.

– Ну и в камере в самом деле нежарко. Не топим уже. Май заканчивается.

– Ну, ты меня понял.

– Так точно, Иван Степанович. Все сделаем.

Он положил трубку. Дошел до окна, выглянул на улицу. Киселев медленно шел от управления в сторону автобусной остановки. Пешком явился? Не на машине? Ах да! Забыл совершенно, его же прав на управление транспортным средством лишили на два года.

Он смотрел в его сутулую спину, обтянутую темной футболкой, не отрываясь.