Каштановый человечек - Сорен Свейструп (2019)

Однако такой грубый отсев, как выясняется, осуществить сложнее, чем представлялось изначально. Во всех посланиях авторы отзываются о матерях с гневным возмущением, знакомым ему по заявлениям на Лауру Кьер и Анне Сайер-Лассн. Люди, чувствуется, зачастую пишут, находясь в состоянии аффекта, некоторые с явными намеками, дающими повод предположить, что авторство принадлежит бывшему супругу, тетушке или свекрови, которые сочли необходимым прислать анонимное заявление с перечислением грехов матери. Однако полной уверенности в их правоте у Хесса и быть не может, и потому стопка справа все растет и растет. Чтение само по себе наводит на читателя ужас, поскольку все заявления в общем и целом свидетельствуют о гражданской войне, в которую оказались втянуты дети и которая, очень может быть, все еще продолжается – ведь по всем запрошенным Хессом делам обвинения в результате проверок не подтвердились. Управление по делам детей и молодежи в любом случае обязано изучить все обстоятельства, но хотя это и не снимает с Хеннинга Лёба ответственности, Хесс нежданно-негаданно для себя самого стал лучше понимать, почему сотрудники так цинично относятся к подобным заявлениям, ведь авторами их двигали и многие побочные мотивы, а не только забота о здоровье и благополучии детей.

Прочитав примерно сорок анонимных заявлений с предложением провести выездную проверку по месту проживания семьи, поступивших в последние шесть месяцев, Хесс почувствовал, что сыт ими по горло. Да и времени эта работа заняла гораздо больше, чем он предполагал. А именно почти два часа, поскольку иной раз ему приходилось просматривать и отчет о проведенной по заявлению работе. Но что хуже всего, выяснилось, что преступник, в принципе, мог бы быть автором большинства заявлений. И ни один из них не использовал выражения «самовлюбленная шлюха» или «ей следовало бы раньше задуматься», как в заявлениях на Лауру Кьер и Анне Сайер-Лассен.

Один из сотрудников управления сообщает Хессу, что больше заявлений, согласно выдвинутым им критериям, нет, и поэтому Марк начинает просматривать дела заново. Когда он прочитал все заявления по второму разу, за окнами ратуши с фасадом в цветах датского флага сгустилась темнота. Времени вряд ли больше половины пятого, но на бульваре Г. К. Андерсена уже зажглись уличные фонари, и на голых ветках темных деревьев вдоль парка «Тиволи» светятся разноцветные лампочки. На сей раз Хесс с трудом отобрал семь заявлений, но он далеко не уверен, что среди них есть нужное им. Во всех семи содержится призыв к изъятию одного или нескольких детей из семьи какой-то женщины. Заявления сильно разнятся. Некоторые из них короткие, другие – длиннее. В одном случае Хесс при ближайшем рассмотрении решил, что вероятным автором является какой-то из членов семьи, в другом – ему показался возможным вывод, что заявителем выступил воспитатель, поскольку в тексте содержится внутренняя информация о собрании в подготовительном классе.

Но авторство оставшихся пяти заявлений он не в силах даже предположить. Хесс отбрасывает еще одно, так как в нем много устаревших слов, точно автор его – дедушка или бабушка ребенка, и еще одно, поскольку в нем слишком много орфографических ошибок. В итоге у него остаются три заявления. Одно – в отношении женщины из Гамбии, которую аноним упрекает в том, что она посылает своих детей на заработки. В другом мать-инвалид обвиняется в том, что забросила своих детей, поскольку сама подсела на иглу. В третьем случае матери, вышедшей на досрочную пенсию, вменяют в вину интимные отношения с собственным сыном.

Итак, во всех трех заявлениях содержатся жуткие обвинения, и Хесса одолевает мысль, что если хотя бы одно из них действительно написано преступником, то его предположения, скорее всего, верны. По крайней мере, так было в случаях с Лаурой Кьер и Анне Сайер-Лассен.

– Сильно продвинулся? – спрашивает Тули́н, входя в помещение с ноутбуком в руках.

– Не очень.