Игра в ложь - Рут Уэйр (2018)

Фатима, разумеется, сразу скажет: «Живи сколько нужно» – но при напряженном графике, по которому работают она и ее муж, да при двух детях я не смогу задержаться дольше чем на неделю.

Съемная квартира-студия Теи вообще не вариант.

Все остальные подруги замужем и с детьми, а свободные комнаты в их квартирах (если таковые вообще имеются) нужны для бабушек и дедушек, для приходящих или постоянно живущих с ними нянь.

Может, поехать к брату? Уилл живет в Манчестере, в квартире всего с двумя спальнями. С женой и мальчишками-близнецами.

Не годится. Кроме собственной квартиры, я могу отправиться лишь в один дом. Сотовый телефон лежит у подушки. Беру его, листаю список контактов, застываю на слове «Папа».

У папы места сколько угодно. Он живет в Шотландии, неподалеку от Авимора, в доме с шестью спальнями. Один. В прошлый раз, вернувшись от папы, Уилл сказал мне: «Он тоскует, Айса. Собрались бы вы с Оуэном, навестили бы его. Знаешь, как он был бы рад?»

А мы все не могли вырваться. На выходные ехать – слишком далеко, целых девять часов придется провести в дороге. До рождения Фрейи времени совсем не было – то работа, то отпуск (святое дело), то ремонт в квартире. Потом – беременность, когда поездки вообще не рекомендованы. Ну и с новорожденным младенцем, или просто с младенцем, путешествовать – себе дороже.

Разумеется, когда Фрейя родилась, папа приезжал на нее посмотреть. Но сама я к нему не ездила целых… шесть лет? Невозможно. Наверное, я неправильно посчитала. Нет, все точно. А самое ужасное – даже и визит шестилетней давности случился исключительно потому, что нас пригласили на свадьбу в Инвернесс, и неприлично было не заскочить к папе, раз уж мы оказались так близко от его дома.

Дело не в самом папе – вот что надо ему внушить. Дело не в нем, я его люблю, и все такое. Проблема – в его горе. Оно словно провал между нами, возникший после маминой смерти. Год за годом видеть это горе значило растравлять собственную рану. Наши отношения, наша любовь держались на маме, а с ее уходом остались только двое безутешных, неспособных помочь друг другу людей.

Но папа меня примет. Пустит на неопределенный срок. Мало того – он, единственный из всех, будет рад это сделать.

Еле-еле успеваю к семи одеться и с Фрейей на руках спуститься в кухню. Из высоких окон открывается вид на Рич. Начался отлив. Поток пресной воды выделяется на фоне морской, кажется узким, не шире ручья. Берег обнажается. Почти слышно, как поскрипывает песок. Мелкая живность – моллюски, устрицы, черви-пескожилы – ретируется в свои убежища в ожидании прилива.

Кейт еще в постели – по крайней мере, в кухню явно не спускалась. Не могу сдержать вздох облегчения. Мы с Фрейей – одни. Беру турку – она холодная, ею не пользовались со вчерашнего дня. То и дело поднимаю взгляд на лестницу, смотрю туда, где ночью маячило призрачно-белое лицо Кейт. Удастся ли мне забыть это лицо? Что оно выражало? Гнев? Ужас? Или другое чувство?

Тереблю волосы, словно это поможет понять поведение Кейт. Люка она не любит, доверия к нему не испытывает. Это у них взаимно, тут вроде я разобралась. Но зачем было прятаться в темноте и следить за нами? Почему Кейт не окликнула меня, не предостерегла от ошибки – ведь, по ее мнению, я совершала ошибку? Почему Кейт предпочла остаться в тени – уж не потому ли, что и у нее есть тайна?

Одно не вызывает сомнений – отсюда надо уезжать. После случившегося ночью я просто не могу задерживаться. Дело не в предупреждениях Люка; дело в том, что между мной и Кейт больше нет доверия. Неважно, кто это доверие уничтожил: я – своими действиями или Кейт – своей ложью. Оно пропало, и точка.