Лед - Бернар Миньер (2012)

Его сразу же поразила тишина.

Несомненно, все звуки заглушали падающие снежные хлопья. Но тут стояла особая тишина. Еще холод. В помещении было отключено отопление. Тихая, как могила, заледеневшая комната заставила его содрогнуться. Ведь здесь когда-то жила девочка.

Фотографии на стенах. Письменный стол, книжные полки, платяной шкаф. Комод, над ним большое зеркало. Кровать с двумя ночными столиками. Вся мебель, похоже, куплена на барахолке и перекрашена в яркие, живые цвета. Преобладали оранжевый и желтый, с ними контрастировал лиловый цвет стен и белый ковер на полу. Абажур с маленькими лампочками и ночные столики были оранжевые, кровать и письменный стол тоже, комод и рама зеркала — желтые. На одной стене красовался большой постер с изображением белокурого певца и крупной надписью «КУРТ». По белому полу разбросаны фуляровый платок, сапоги, журналы, книги и CD. Несколько минут Сервас привыкал к этому хаосу. Откуда же у него возникло ощущение разреженной атмосферы? Может, потому что здесь ничего не трогали и все в этой комнате словно повисло в воздухе? Да, за исключением пыли. Никто не тронул ни одного предмета, не навел порядка, словно родители хотели остановить время и сделать из комнаты музей, мавзолей. Прошло столько лет, а комната выглядела так, будто Алиса вот-вот зайдет и спросит у него, что, собственно, он здесь делает. Сколько раз за все эти годы отец Алисы заходил сюда и испытывал то же чувство? Сервасу пришла мысль, что на его месте он точно сошел бы с ума, испытывая каждый день искушение подняться по ступеням и толкнуть еще раз дверь в пустую комнату. Мартен подошел к окну и посмотрел на улицу. Куда ни кинь взгляд — кругом бело. Он еще раз глубоко вдохнул, повернулся и начал обыск.

На письменном столе вперемешку громоздились школьные учебники, резинки для волос, ножницы, стаканчики для карандашей, бумажные носовые платочки, пакетики с леденцами, розовые самоклеющиеся бумажки для записей, на одной из которых Сервас прочел последнюю запись: «Библиотека, 12.30». Чернила выцвели от времени. Тут же, возле настольной лампы, лежал еженедельник, снабженный эластичной застежкой, и калькулятор. Сервас открыл еженедельник. Двадцать пятого апреля, за неделю до самоубийства, Алиса записала: «Вернуть книгу Эмме». Двадцать девятого: «Шарлотта». Тридцатого, за три дня до трагедии: «Контрольная по математике». Почерк округлый, четкий. Рука не дрожала. Сервас перевернул страницу. Одиннадцатого августа напоминание: «День рождения Эммы». К этому дню Алисы уже три месяца не было в живых. Запись сделана явно заранее. Где теперь эта Эмма? Кем она стала? Он подсчитал, что ей должно быть около тридцати. Прошло уже столько лет, но она, наверное, время от времени вспоминает жуткий 1993 год и погибших ребят. Над письменным столом приколото расписание уроков на неделю и календарь. Сервас остановился на роковой дате: второе мая. Ничто не выделяло этот день из остальных. Над расписанием висела деревянная полка с книгами, на ней стояли кубки, завоеванные в дзюдо, что говорило о том, что Алиса отличалась в этом виде спорта, и кассетный магнитофон.

Он повернулся к ночному столику. Кроме двух ламп под оранжевыми абажурами на нем стоял будильник, лежали еще платочки, маленькая игровая приставка для игры «Гейм бой», заколка для волос, лак для ногтей, какой-то роман в карманном формате, с закладкой. Сервас открыл ящички. Почтовая бумага с рисунком «фэнтези», маленькая шкатулка с дешевой бижутерией, пакет жевательной резинки, флакон духов, дезодорант, пудра.

Он провел рукой под донышками ящиков.

Ничего.