Мертвая зыбь - Юхан Теорин (2015)

Мы там не искали, сказал Леннарт. А почему они должны были искать у Веры Кант? Никто же не подозревал ее в похищении ребенка.

А если она прятала там Нильса Канта? Йенс шел в тумане, заблудился, перепугался, набрел на калитку их дома и вошел…

Все это притянуто за уши.

Она с наслаждением вернулась в тепло. Включила свет во всех комнатах. Посмотрела на бутылки с вином. Последний вечер на Эланде. Почему бы нет? Она открыла бутылку и налила. Быстро выпила, опять наполнила и пошла в гостиную, прислушиваясь к тут же возникшему мелодичному шуму в ушах.

Заглянуть на минутку – и все. Если совещание у Леннарта быстро закончится, если он позвонит… и что бы он там ни говорил, она опять попросит его приехать. Еще более настойчиво. Почему он не хочет посмотреть дом убийцы отца?

Черт подери, это как грипп. Герлоф заразил меня – не могу перестать думать о Нильсе Канте.

Гётеборг, август 1945 года

Первое послевоенное лето, полное света, тепла, а главное – надежд. В Гётеборге кварталами сносят старые деревянные лачуги – планируется гигантское жилищное строительство.

Самое начало августа. Желтые плакаты на стенах домов. «МИР ВО ВСЕМ МИРЕ», читает Нильс.

Через пару дней он покупает «Гётеборгс Постен». «АТОМНАЯ БОМБА – МИРОВАЯ СЕНСАЦИЯ». Безоговорочная капитуляция Японии – новая бомба американцев положила конец шестилетней войне. Окончательно и бесповоротно. Неплохая, должно быть, бомба, тут и там слышит он разговоры. Ну и бомба, если парочки таких достаточно, чтобы… – говорит кто-то в трамвае. Фотография в газете. Поднимающееся в небо огромное грибовидное облако чем-то напоминает Нильсу зеленую муху на руке мертвого немецкого солдата.

А для него мир еще не наступил. За ним идет охота.

Дело к вечеру. Нильс в парке, стоит под деревом. К нему приближается молодой человек в костюме. И сам он тоже в костюме. В темном костюме, он купил его в Хаге. Костюм не то чтобы новый, но и не настолько заношенный, чтобы привлекать внимание. На голове шляпа. Он отрастил бороду – густую черную бороду, и каждый день стрижет ее перед зеркалом в своей холостяцкой комнате в Майорне.

Насколько ему известно, у матери только одна его фотография, шести– или семилетней давности. Школьный групповой снимок. Он стоит в заднем ряду в надвинутой на глаза кепке. Фотография довольно мутная, так что даже если полиция ее заполучила – вряд ли поможет. Он совершенно неузнаваем.

Парк отделен от гавани улицей, и это, наверное, самая скверная улица в Гётеборге. От положенного когда-то булыжника почти ничего не осталось, деревянные некрашеные дома осели, непонятно, как держатся стекла в косых рамах. Они и не падают-то, похоже, только потому, что опираются друг на друга. Что ж, бородатый Нильс Кант прекрасно вписывается в этот антураж – в своем подержанном костюме и с гладко зачесанными назад волосами. «Человек бедный, но не нищий», – вслух произносит он. И с виду не подозрительный, надо надеяться. Очень многое со времени его побега с Эланда зависело от того, насколько ему удастся вписаться в среду. Стать невидимым или, по крайней мере, не привлекать внимания.

Нильс не сразу покинул Рамнебю, где на том берегу канала был виден его остров. Но на третье утро заметил, как к конторе дяди подъезжает полицейская машина, и только тогда двинулся на запад.

Ушел в лес. Густой прибрежный еловый лес. Ему было не привыкать – долгие странствия по альвару научили его находить дорогу откуда и куда угодно. С помощью солнца и годами отточенной интуиции.

Все лето он шел. И не он один – молодежь шла искать счастья в больших городах. Нильс был всего лишь одним из них. Он знал это, но все равно старался избегать людей. Шел в основном лесами, ел ягоды, пил родниковую воду. Спал под деревьями, а если шел дождь – находил какой-нибудь пустой хлев или сарай. Иногда, когда становилось совсем невмоготу, пробирался на хутор и воровал яйца или молоко.