Молочные зубы - Зои Стейдж (2019)

На следующий день мать снова повезла ее в Окленд, но не на прием к врачу, а чтобы сделать приятное. Иногда она действительно так поступала – без лишних слов приносила извинения в виде походов по магазинам. Благодаря этому Сюзетта понимала: мать знала, как важно для нее рисовать и мечтать. Она позволяла дочери выбирать в магазине для художников все, что той хотелось. Профессиональные карандаши высокого качества. Альбомы для рисования различных форматов и текстур. Потом они переходили улицу и шли обедать в «Алибабу», их любимый сирийский ресторан. Сюзетта брала пирог с сыром и пробовала несколько салатов и гарниров из обильного маминого заказа. Ее всегда интересовало, походили ли они на обычных мать и дочь в те дни, когда вместе куда-нибудь выбирались? Или окружающие замечали, что родительница никогда не смотрит ей в глаза и не стремится начать разговор? На фоне материнского молчания Сюзетте не оставалось ничего другого, кроме как возвращаться к мыслям, занимавшим ее день и ночь. Из чего был соткан мамин мир – из живых фантазий или нескончаемых сожалений? Даже в пучине собственных страданий Сюзетта неизменно жалела мать.

Оттолкнувшись ногами, она поднялась над бортиками ванны, словно перископ. Потом напрягла зрение и оценила все достоинства творения дочери: фотографии были аккуратно вырезаны, гармонично расположены и тщательно приклеены. Может, ей надо было лишь поздравить дочь с хорошо сделанной работой, а не разваливаться на куски?

Она энергично выпрыгнула из ванны, пыхтя от раздражения.

– Я взрослый человек!

Потом схватила полотенце, аккуратно его свернула и положила обратно на полку. Ханна – всего лишь ребенок и не может по-настоящему ее задеть. И даже если дочь когда-либо впадет в агрессию, у нее будет возможность ее одолеть. Поэтому дуться в ванной просто смешно.

– Я взрослый человек, – опять сказала она себе. – Я ее мать, а она моя дочь.

Хотя ее телефон остался внизу, она точно знала, что надо делать: снять сделанный Ханной коллаж и отправить его Алексу. Сюзетта сунула его под мышку и вышла из ванной, направляясь к лестнице, но потом вернулась и подошла к закрытой двери в комнату девочки, борясь с целой вереницей порывов. Она сжала кулак и чуть было не постучалась, но потом выражение ее лица стало злым, и она отвела кулак назад с таким видом, будто хотела кого-то ударить. После чего выдохнула, почувствовав, что гнев улетучился, и тяжело опустила руку.

Сюзетта годами мучилась от боли в своей комнате. Мысль о том, что Ханне плохо, что она одинока и не может выразить свои истинные потребности, была ей невыносима.

Она опустила взгляд на гротескное лицо, которое Ханна приклеила рядом с ее собственным: лик женщины с болезненным, полуразложившимся телом. Форма ее черепа явственно проглядывала из-под кожи, туго обтягивавшей костлявый нос и скулы. Беспокойство Сюзетты улеглось. Она напомнила себе, что помогала дочери: школа «Тисдейл» специализируется на работе с детьми со специфическими потребностями. Вот пусть они теперь и думают.

Ее телефон лежал на кухонной стойке, там, где она его оставила. Сюзетта бросила шедевр Ханны на пол, встала над ним и навела камеру, чтобы весь коллаж вошел в кадр. Но потом передумала и сфокусировала ее на своем собственном снимке, сделанном, когда она спала, и гротескной женщине, чтобы на маленьком экране не потерялась суть. Потом набрала сообщение:

Вот что твоя дочь сделала с моей фоткой. Смастерила коллаж из покойников. Нам надо поговорить.

Потом нажала на кнопку «Отправить», отложила телефон и проверила, разморозился ли в холодильнике лосось. Ей, по правде говоря, эта рыба не нравилась, но ее больше всего на свете любил Алекс. Она приготовит мужу с дочерью салат из микрозелени[16], но сама съест совсем чуть-чуть.

Сюзетта решала, чем бы сдобрить коричневый рис, который собиралась приготовить для себя, и в этот момент позвонил Алекс.

– Привет.

– Привьет.

– Фотографию получил? – спросила она.