Новая Ты - Кэролайн Кепнес (2019)

«Нам нужно поговорить». Нет, Лав, уже не нужно. Ты жмешься к этому белобрысому ублюдку и позволяешь ему лапать себя за бедро. Что ж, пожалуйста. Только без меня!

Лав берет Майло за руку и поет. Я не могу смотреть на это и прячу лицо в ладони. Моника спрашивает, всё ли со мной в порядке.

– Кровь пошла из носа.

– Вот черт! А я говорила Форти, что у него паршивый кокаин… Келвин советует местных дилеров.

Мне слишком плохо, чтобы обсуждать таланты Деза по подгону дури, поэтому я говорю, что выйду на воздух. Моника отвечает:

– Ок. Не парься!

Протискиваюсь сквозь плотную толпу «фанатов», шикающих на меня за то, что я отвлекаю их от действа. Пусть катятся к чертям собачьим! Выбравшись на улицу, пишу Лав:

«Пошла кровь из носа. Буду в кофейне в “Кладовке”. Мне тебя не хватает. Я не понимаю, что произошло».

Приложение показывает, что сообщение доставлено и прочитано, но Лав не отвечает. Впрочем… Чем молчание не ответ? Все кончено.

29

Открываю дверь в «Ла Пубелль». Там темно, прохладно и малолюдно, как я люблю. Сегодня местная публика либо поклоняется таланту Хендерсона в театре импровизаций, либо дожидается афтерпати в «Птицах», где он начинал свой творческий путь и блевал по углам, когда его еще не пускали в закрытые клубы. У стойки я замечаю фигуру в обтягивающем мини-платье. Она глушит водку и пытается флиртовать с равнодушным барменом. За хороший минет я сейчас душу готов продать, поэтому окликаю ее:

– Дилайла!

Она оборачивается и расплывается в улыбке.

– Смотрите-ка, кто явился!

Хлопает по свободному стулу, приглашая сесть рядом.

Я заказываю двойную водку без всего – на коктейли нет времени.

Дилайла представляет меня бармену, как своего старого друга Джо – значит, все еще хочет. Когда она отлучается в туалет, я проверяю, что нового появилось про доктора Ники Анжвина в Интернете. К дискуссии присоединилась одна известная блогерша – требует, чтобы гражданская онлайн-платформа Change.org удалила его петицию. ФЕМИНИСТКИ, ВПЕРЕД! Ее возмущает, что горе-мозгоправ, стараясь избежать правосудия, делает козла отпущения из пациента. Вместе со своими товарками она вопит, что только женоненавистники могут обвинять в произошедшем Джиневру Бек, успешную женщину, писательницу, интеллектуалку, без пяти минут магистра, счастливую, уравновешенную, социально адаптированную жительницу Нью-Йорка. Они настаивают, чтобы доктор Ники заткнулся, его жена обратилась к квалифицированному психиатру, а полицейское управление перестало тратить деньги налогоплательщиков на поиски воображаемого пациента Дэнни Фокса. Спасибо, дурочки! Иди к черту, Лав! И привет, Дилайла! Она уже дефилирует обратно, садится рядом, гладит меня по ноге и, беззастенчиво облизывая голодные губы, шепчет, что я отлично выгляжу.

– Ты тоже, – улыбаюсь я.

Бог вознаграждает меня за страдания: мне наконец-то сосут – со всей страстью и усердием – на погрузочной площадке за «Кладовкой». Дилайла сначала ломалась – мол, грязно, воняет и вообще фу, – но потом принялась за дело. И дело свое она знает. А я знаю, что ей нравится: приказываю встать на колени и взять в рот, и – вот оно, чудо жизни! – сперма ударяет в яйца, и все теннисные мячики летят в цель. Дилайла – профи. Господи, как же я по этому скучал… Все-таки одной Любовью сыт не будешь.

К черту Лав! К черту любовь!

Потом мы идем ко мне. Дилайла лучится благодарностью. Она подстраивается под мой шаг, и мне вдруг приходит в голову, что, может, вот оно, мое счастье, как в классических голливудских историях любви – опять это мерзкое слово! – где идеальной спутницей оказывается соседка сверху, которая все время была рядом, только руку протяни… Пока мы идем по пустынным улицам, Дилайла жмется ко мне и рассказывает, как ей нагрубил официант в модном органическом кафе, когда она попросила принести кетчуп. Забавная. Мне хорошо рядом с ней.