Три дня и вся жизнь - Пьер Леметр (2017)

Насколько в предыдущие три года они не щадили себя и свое время, предаваясь любовным утехам, настолько же по возвращении Антуана в июне их сексуальные отношения стали редки. Тогда Антуан пошел на определенные ухищрения, для которых его мужественность не требовалась. Лора с некоторой тревогой и серьезной неудовлетворенностью ждала лучших времен. Она никогда не видела Антуана особенно счастливым, он был человеком скрытным, молчаливым, суровым и беспокойным, именно это ей и нравилось в нем, он был очень красив, а веселость придавала ему слащавости. Его серьезность вызывала у окружающих ощущение надежности, внезапно опровергаемой неожиданными приступами тревоги. В такие периоды его дискомфорт приобретал угрожающие размеры. Лора по-своему объясняла причины его состояния, предполагая семейные неурядицы. Может, он сомневается в своем призвании врача? И все же она неизбежно пришла к предположению, тем более вероятному, что оно казалось невозможным: у Антуана есть любовница.

Лора сделала над собой усилие, чтобы начать ревновать; у нее не получилось. За неимением лучшего она удовлетворилась психологическим объяснением, в общем и целом более утешительным для врача: если уж она не может решить проблему, то подберет подходящий препарат. Лора уже готовилась поговорить с ним об этом, когда случайно обнаружила, что Антуан и без того ежедневно принимает изрядное количество антидепрессанта.

Миновали июль и август.

Госпожа Куртен, конечно, беспокоилась, что с середины июня Антуан ни разу не приехал проведать ее. Она вела строгий подсчет его визитов и могла по памяти назвать их точные даты за предыдущие пять лет. Странно, но она никогда открыто не упрекала его и ограничивалась замечанием, что он редко приезжает, как если бы его отдаленность представляла для них обоих результат молчаливого соглашения, досадного, но необходимого.

Когда, по многу раз за неделю, он вспоминал о работах в парке аттракционов, которые вскоре должны были начаться в лесу Сент-Эсташ, Антуан мысленно возвращался к последнему проведенному в Бовале дню, к ужасным и бесполезным часам, к фотографии подростка Реми, к вечеринке, на которую ни за что не пошел бы, если бы не настойчивые уговоры матери, к нелепой встрече с Эмили. Он никак не мог понять, почему с ней все так обернулось. Он желал обладать ею, потому что она привлекательна и памятуя о своем инфантильном наваждении. В этом была доля желания и гораздо больше жажды реванша. Но она, она-то чего хотела? Его самого или чего-то другого? Или просто пустила все на самотек? Нет, она даже проявила активность. Антуан помнил ее вездесущий язык, ее руку, то, как она развернулась, изогнулась. Как смотрела ему прямо в глаза, когда он вошел в нее.

Спустя месяцы он по-прежнему не мог прийти к определенному мнению относительно этой женщины. Ему вспоминались, как неразрывно связанные, красота Эмили, по его шкале ценностей стоявшая на высшей отметке, и обескураживающая пошлость ее слов. Он вновь видел ее детский восторг, когда она говорила о старых школьных фотографиях. Малейшее воспоминание пробуждало в нем множество неприятных мыслей, а тут еще в середине сентября мать по телефону сообщила, что приходила Эмили и спрашивала его адрес.

– Чтобы кое-что отправить тебе, она не сказала, что именно.

Впрочем, эта история с фотографиями частенько приходила ему на ум.

Он представил, как вскрывает конверт, обнаруживает снимки и на его собственное лицо накладывается изображение Реми в семь лет, потом в семнадцать, а в результате такого слияния получается нечто вроде навеки застывших на кладбищенских памятниках портретов детей, умерших в раннем возрасте.

Антуан вспомнил буфет в гостиной Дэме, место отсутствующей рамки с фотографией, пустующее в терпеливом ожидании, когда свершится правосудие.