Картина маслом - Андрей Ильин (2018)

— Как следователь, я всё знаю. Про махинации ваши с картинами и их репродукциями. Как прокурор, требую «вышки», потому что заложники, трупы, вдовы, сироты. В особо крупных, я бы даже сказал: в особо гнусных размерах. Ручки ваши, которые никогда ни лопатки, ни кайла не держали, по локоток в крови. Куда там маньякам! Так что по совокупности только — «стенка». Жаль ее тут нет. Теперь я как адвокат. Трудное детство: папаша — алкоголик, мамаша — уборщица, друзья — дегенераты, подруги — шлюхи, учителя — садисты, я опускаю. Это не может служить причиной для оправдательного приговора. Что в остатке? Отличный, судя по вашему виду, аттестат, красный диплом, диссертация, общественная работа — тоже мимо. Слишком тяжелая статья. Ах, да, чистосердечное раскаяние… которого я не наблюдаю. Нечего мне сказать в вашу защиту. Может, присяжные — как последняя надежда негодяев и извращенцев? Эти могут… Только вот какая незадача — присяжных я набрал из числа заложников и родственников погибших. И знаете, какой вердикт они вынесут, догадываетесь? Нет, не догадываетесь — не пожизненное и не расстрел — мало им покажется для вас расстрела. На кол они вас посадить захотят. И посадят, если вас им в руки отдать. Можете не сомневаться. Что там еще в остатке — судья? Вы думаете, он против присяжных пойдет, против заложников, против всех? Ой ли! Отсюда печальный приговор, но единственно возможный и справедливый. Остается привести его здесь в исполнение. И сейчас… Ну как?

— Красиво говорите. Только не понятно зачем? Зал пустой. Зритель — единственный. Это я. Так что зря связки напрягаете. Или вы что, думаете, я растрогаюсь и начну давать признательные показания? А вы кто такой, чтобы их у меня принять? Следователь? Напластавший кучу трупов? Что-то не верится. Следователи перышками скрипят, а не с винтовками по лесам шастают. И в шапочках с подследственными не разговаривают, чтобы лицо не показывать. Или я не прав? Тогда какой смысл мне говорить? Обеспечьте мне камеру, адвоката, нары, трехразовое питание, прогулки. Всё, что положено по закону, тогда и поговорим. Или вы считаете, что я за здорово живешь вам имя заказчика сдам? Даже если сдам… Пупочек у вас не развяжется всё это дальше копать? Вы сами подумайте, прикиньте масштабы, а? Вряд ли всё это придумали мелкие урки. Так кого мне бояться больше — их или вас? А вы про признания… Вы адекватную цену предложите. Есть у вас цена?

— Есть, хорошая — ваша жизнь. Ее могу предложить вам только я! Не верите? А давайте порассуждаем вместе. Вряд ли вы организатор, скорее всего мелкая сошка, которая обеспечивает транспортный коридор. Но кое-что, конечно, знаете. Теперь прикинем — вы доставили товар, сдали его с рук на руки. Получили причитающийся гонорар. Что дальше? Или вы считаете, что вам пожмут руку и пожелают счастливого пути? Там ведь люди серьезные, потому что не мелкие урки. Так вы, кажется, сказали? Но даже мелкие урки рубят ниточки, которые к ним ведут. А вы — ниточка. Веревочка. И надо им, чтобы вы язычок свой развязали? Сейчас или потом. Ведь я так понимаю, картинки эти теперь не всплывут, залягут картинки на долгие годы у важных людей. И если вы сболтнете лишнее, то…

Слушает. Хорошо слушает. И хорошо, что слушает.

— …то подставлены будут те люди, которые вас на это дело подрядили. И спрос будет уже с них. А им сильно хочется, чтобы с них спрашивали? Потому как это дело серьезное, с трупами и мировым скандалом. И никто на регалии и звания не посмотрит, будь ты хоть королева Англии. И что они будут с вами церемониться? Или обрежут эту тоненькую ниточку? Что-то мне подсказывает, что обрежут. Как «обрезали» Османа. Знаете такого? Вижу, знаете. И заместителя директора. Про него тоже, надеюсь, слышали? Расчет еще не начался, а мы имеем уже двух покойников, которые знали гораздо меньше вас. Вот и выходит, что нет у вас шанса. Кроме одного. Сказать какого?

Думает, напряженно. Приятно иметь дело с интеллектуалами, но и трудно.

— Попробую послушать.