Мертвый город - Камилла Стен (2019)

Она замирает и смотрит на меня. Моргает, словно заставляя себя собраться с мыслями. Ее обычно прожигающий насквозь взгляд сейчас рассеянно скользит по мне, словно не замечая. Так в свое время бабушка смотрела на людей своими полуослепшими от бельм глазами.

– Да? – говорит Туне.

От волнения у меня начинает чесаться тело. Я откашливаюсь.

– Мы решили вернуться и позавтракать. – Это звучит так, словно я разговариваю с ребенком. – Ты голодна?

Она кивает и пытается встать; когда задевает травмированную ногу, ее лицо искажает гримаса боли.

– Черт, – машинально выдает Туне. Впрочем, выглядит она как обычно, если не считать признаков усталости на лице и мокрых волос.

– Ты можешь опираться на меня, – говорю я ей. – Кстати, нам все равно надо сегодня в дом священника, так что мы заодно проверим, нет ли там палки, или клюки, или чего-то похожего.

– В противном случае мне остается надеяться, что ты обстругаешь какую-нибудь старую сосновую ветку, – кряхтит Туне, еле заметно улыбаясь. – Чего стоят все твои тренировки, если ты не сумеешь этого сделать?

Мы снова движемся в сторону площади. Эмми встречается со мной взглядом через плечо Туне. Я смеюсь словам подруги, но мне все еще немного не по себе.

Сейчас

Мы идем назад к машинам. Туне, хромая, тяжело опирается на мою руку. Я скорее настоятельно предлагаю, чем спрашиваю:

– Может, тебе прилечь в палатке и отдохнуть? А мы позаботимся о завтраке.

Туне поджимает губы и, как мне кажется, собирается протестовать, но вместо этого кивает. Ее короткие белокурые локоны слиплись на лбу от пота.

– Пожалуй, это хорошая идея.

Я помогаю ей забраться в палатку, потом выпрямляюсь и иду к автофургону Эмми и Роберта. Эмми стоит на коленях в грузовом отсеке и роется в картонных упаковках с консервами.

– Что, спиртовку достаешь? – спрашиваю я ее.

Эмми замирает, услышав мой голос. Потом засовывает куда-то руку, вынимает коробку со спиртовкой и протягивает ее мне, бросив на меня короткий взгляд через плечо. При виде ее сердитых зеленых глаз я вздрагиваю. Несколько секунд неподвижно стою с коробкой в руках – и только потом вылезаю задом из машины и иду к центру нашего маленького лагеря. Распаковывая спиртовку, слышу, как Эмми возится с едой для завтрака за моей спиной, всего в нескольких метрах от меня, от чего я слегка нервничаю. Когда она ставит передо мной открытый пакет с растворимым кофе и кофейник с водой, мне становится немного легче. В любом случае я вижу ее, могу держать под контролем.

– Алис, у меня есть к тебе разговор, – говорит Эмми и садится по-турецки прямо на булыжники. Она делает это ловко, одним движением, что ранее было не свойственно ей. Эмми всегда казалась мне закрепощенной и немного ленивой, еле передвигала ноги по утрам и становилась энергичной по вечерам, а просыпаясь, широко зевала, высунув язык, как кошка.

Как часто мы когда-то завтракали вместе? Сотню раз? Тысячу? Она с мокрыми волосами, как сейчас, а я со вчерашним гримом и склеившимися ресницами… Теперь на моем лице нет и следа макияжа, а ее напряжено.

Спиртовка стоит между нами, подобно стене. Я зажигаю ее.

– В чем дело? – спрашиваю.

Над спиртовкой поднимается маленькое голубое пламя, и я машу в воздухе спичкой, пока та не гаснет. Я пытаюсь выдержать холодный деловой тон. Я же ее продюсер, в любом случае. Руководитель проекта. Шеф.

Руки Эмми покоятся на коленях; на джинсах пятна от травы.

– Насколько я понимаю, ты представляешь истинное состояние Туне, – говорит она. – Догадываюсь, что тебе не хочется прерывать проект, но так нельзя. Ее надо отвезти в больницу прямо сейчас.

В тоне Эмми нет и намека на агрессию, она просто говорит все как есть. Но мне от этого не легче.

– Она не хочет, – отвечаю я, тянусь за кофейником и ставлю его на огонь. – Туне – взрослый человек и сама знает, как лучше для нее.