Мертвый город - Камилла Стен (2019)

Я, конечно, понимаю, что это не лучший способ убедить их, но не могу сдержаться. Как они могут оставить ее там, снаружи? Как они могут думать о больной одинокой женщине, не понимающей, что она делает, как о монстре?

– Она взорвала наши машины, Алис! – кричит Эмми. Сейчас она тоже, похоже, потеряла самообладание. – Благодаря ей мы застряли здесь!

– Ты этого не знаешь, – возражаю я. – Вам это неизвестно, вы только предполагаете…

– Ты сама навела нас на данную мысль; она возникла, когда мы узнали, как старательно ты пыталась скрыть от нас тот факт, что твоя партнерша чокнутая.

– Она не чокнутая, – говорю я. Мой голос дрожит. Я пытаюсь успокоиться, взять свою злость под контроль. – Она не чокнутая, она больная. Это просто эпизод, и он…

Он произошел по моей вине.

Эмми лишь качает головой.

– Мы остаемся здесь, – говорит она. – Будем ждать.

Я сжимаю зубы с такой силой, что у меня начинают болеть скулы.

– Нет.

– Хорошо, – говорит Эмми. – Тогда мы проголосуем. – Смотрит на остальных. – Поднимите руки те, кто считает, что мы должны оставаться в церкви, пока не придет помощь.

Я впиваюсь взглядом в наших мужчин. Роберт медленно, как бы стесняясь, поднимает руку. Макс поджимает губы и морщит лоб, косится на меня, но потом тоже следует его примеру.

В какое-то мгновение я уже почти готова рассказать о чужом дыхании в машине. Глубокое и порывистое, оно еще отдается эхом у меня в ушах.

Но будут ли они слушать меня сейчас? Станет ли Эмми, даже если раньше, когда я не слушала ее, она верила, что здесь находится кто-то еще? Или они решат, что в фургоне пряталась именно Туне, пусть я и абсолютно уверена, что это не так?

Я и сама не знаю, был ли там кто-то на самом деле, или со мной случилось временное помутнение рассудка. Или так подействовал на меня Сильверщерн…

Я предпочитаю промолчать.

– Решено, – говорит Эмми.

Сейчас

Я расположилась на одном из старых стульев в часовне. Под моим весом его подгнившая обшивка лопнула, развалившись на множество частей так, что цветочный узор, прежде украшавший ее, почти не рассмотреть. Когда я садилась на стул, его ножки отчаянно заскрипели, но он выдержал.

Солнце за окном уже начало медленно опускаться к горизонту. Мои усталые глаза наблюдают за ним. Не знаю, как долго я просидела вот так. Вряд ли более часа. Я закрыла за собой дверь, и еще никто не заходил ко мне сюда. Я пока и сама не понимаю, разочарована этим или нет. Тишина, царящая здесь, внутри, действует усыпляюще, утешает; тут мне не с кем воевать. Но одновременно ничто не может отвлечь меня от тяжелых мыслей.

О Туне. О Сильверщерне. О моем фильме, которого никогда не будет. Пожалуй, мне не следует думать о нем сейчас, когда весь мир перевернулся с ног на голову и стал неузнаваемым, но я все равно делаю это. Я мечтала о своем фильме более двадцати лет. А теперь, когда до него, казалось, уже рукой подать, все мои надежды внезапно рухнули, разбились вдребезги, словно упавшая на пол любимая ваза.

Услышав скрип ржавых дверных петель за спиной, я вздрагиваю и оборачиваюсь.

– Как у тебя дела? – спрашивает Макс.

В руке у него наполовину полная фляжка с водой. Прежде чем я успеваю ответить, Макс входит и закрывает дверь за собой.

– Я подумал, ты захочешь немного попить, – говорит он и осторожно делает несколько шагов в мою сторону.

Мне неудобно сидеть, когда он стоит, поэтому я поднимаюсь со стула. Макс останавливается и, еле заметно улыбаясь, протягивает мне фляжку.

После недолгого сомнения я беру ее и подношу ко рту. Пью большими глотками. Вода теплая и имеет привкус пластика, но она промывает и смягчает мне рот и горло, и внезапно я понимаю, что очень голодна.

– Она лежала в моем рюкзаке, – говорит Макс. – И вот несколько протеиновых батончиков, если хочешь.