Ганнибал - Томас Харрис (2013)

— Честно скажу — не знаю. Я бы рад помочь Старлинг, если б только мог. Почему бы не помочь? Она мне нравилась, и она мне помогала. Посмотрите лучше в ее рапортах или в записках…

— Уже посмотрела. Хочу, чтобы ты кое-что хорошенько усвоил, Барни. Дважды я тебе ничего предлагать не стану. Если ты что-то знаешь, лучше говори сразу. И если я когда-нибудь выясню, неважно когда, что ты что-то от меня скрыл, что могло бы помочь мне, я вернусь сюда — и этот пистолет будет последним, что ты увидишь на этом свете. Я тебя застрелю, толстый увалень, понимаешь?

— Да.

— Так тебе что-нибудь известно?

— Нет.

За этим последовало долгое-долгое молчание, самое долгое на его памяти.

— Сиди и не рыпайся, пока я не уйду.

Барни потребовалось целых полтора часа, чтобы прийти в себя и наконец уснуть. Он лежал на кровати, глядя в потолок, его широкий, как у дельфина, лоб то весь покрывался испариной, то полностью высыхал от внутреннего жара. Перед тем как выключить свет, он встал и пошлепал босиком в ванную. Достал из своего армейского мешка зеркальце для бритья, из нержавейки, какое обычно выдают морским пехотинцам.

Потом прошлепал на кухню, открыл стенной щиток с электропробками и прикрепил зеркальце к внутренней стороне его дверцы липкой лентой.

Это было все, что он мог сделать для своей безопасности. Во сне он все время подергивался, как собака.

После своего следующего дежурства в больнице он принес домой аптечку первой помощи.

Глава 97

Доктор Лектер не имел права вносить значительные изменения в меблировку и общее оформление дома, который он снимал. Выручали цветы и различные экраны и занавеси. Было интересно изучать, как смотрится тот или иной цвет на фоне массивной мебели и высоких, погруженных во тьму потолков. Это очень древняя потребность, и подобный контраст невольно притягивал к себе, как бабочка, освещенная солнцем на закованной в латы руке.

Хозяин дома, видимо, был немного помешан на теме Леды и лебедя. Совокупление этих двоих представителей разных биологических видов было представлено не менее чем в четырех бронзовых скульптурах разного качества — лучшая из них была копией работы Донателло — да еще восемью полотнами. Одна из этих картин — кисти Энн Шинглтон — очень нравилась доктору Лектеру: в ней были совершенно гениально отображены все анатомические подробности, а сам процесс копуляции запечатлен с истинным жаром и вдохновением. Остальные он просто завесил. Гнусная коллекция бронзовых охотничьих сцен тоже была закрыта чехлами.

Рано утром доктор тщательно накрыл стол на три персоны, все время изучая его с разных сторон, прижав палец к носу; он дважды менял свечи, потом заменил дамастовые салфетки сборчатой скатертью, чтобы визуально сократить огромный обеденный стол до более приемлемых размеров.

Темный и жутковатый сервировочный столик стал меньше напоминать авианосец, когда на него был поставлен столовый сервиз и ярко начищенные медные подогреватели. К тому же доктор Лектер выдвинул несколько ящиков столика и поставил в них цветы — эффект получился такой, словно это нечто вроде висячих садов.

Потом он решил, что цветов слишком много, так что следует добавить еще, чтобы все встало на свои места. Слишком много — это слишком много, а вот чрезмерно много — это будет как раз то, что нужно. Он устроил на столе как бы две икебаны: низкую клумбу из пеоний в серебряном блюде, белых, как «Сноу-Боллз», и огромный высокий букет из колокольчиков, голландских ирисов, орхидей и тюльпанов, который закрывал бо́льшую часть огромного пространства стола и создавал ощущение уюта и интима.

Перед каждой тарелкой стоял набор хрустальных бокалов, сверкающих как льдинки, а серебряная посуда стояла на подогревателе — ее он поставит на стол в последний момент, теплой.